– Ты выведешь меня отсюда?
– Конечно.
Соланж перевела дух.
– Но это будет не так-то просто, дорогая. Проблема в том, что теперь к «твоим» плохим словам добавились «мои», и эти стены стали прочнее. Во много раз.
Хлое наконец отвела глаза от стен колодца и взглянула на Соланж.
– Нам придется лезть вверх, пока они не кончатся. Приготовься к этому: дорога будет долгой.
– А они где-нибудь кончаются? – спросила Соланж, и голос ее прозвучал жалобнее, чем ей бы этого хотелось.
– Не знаю, – честно ответила Хлое.
Некоторое время Соланж это переваривала.
– А как? Нужны же… ну, ступеньки?
На лице Хлое промелькнула улыбка.
– Это будет, я обещаю. У тебя есть что-нибудь перекусить?
– А! – Соланж полезла в ранец. – Бутерброды подойдут? Я всегда…
– Тогда ешь и постарайся собраться с силами.
Хлое прикрыла глаза, как будто погружаясь в себя. Соланж смотрела на нее с любопытством, не забывая при этом работать челюстями.
– Хлое, я ничего о тебе не знаю.
Библиотекарша усмехнулась, как могла бы усмехнуться баньши.
– В детстве за мной недоглядели няньки, – сказала она. – Я отравилась книжной ягодой. С тех пор все для меня стало иначе.
Она подошла к стене и уперлась в нее руками.
– Завтра будет новый день, – начала она.
– Ничтожество! – кричали черными буквами стены.
– Не представляю, кому это может быть интересно!
Из мелких черных букв складывались кривящиеся рты, презрительно оттопыренные губы… Соланж лезла впереди, перехватывая онемевшими руками скобы, вбитые в гладкую поверхность костыли, а иной раз подтягиваясь животом на настоящие мраморные ступеньки. Она казалась себе испачканной.
– Да с нею же не о чем говорить.
– По крайней мере странно сравнивать меру ее скудного таланта с…
– Может, она просто слишком глупа?
Они кривились в гримасах притворного сожаления, но сожаление их, было, разумеется, лживо. Только так они и могли существовать: изливая грязь на тех, кого засосало в их ловушку.
– Кто они и почему они это говорят?
– Это совершенно неважно, – ответила Хлое. – Важно лишь то, что ты за ними сам себе это повторяешь. А вот это уже никуда не годится.
Хлое карабкалась следом, подстраховывая Соланж на случай, если бы у той разжались руки. Хлое рисковала больше, потому что вбитые ею штыри и скобки с угрожающей скоростью растворялись там, где они с Соланж уже проползли.
Хлое ведь их слышит… тьфу, видит… она бы, Соланж, на ее месте давно сорвалась вниз, в уходящую прямо под ногами черную пасть. Оглядываясь, Соланж видела руки Хлое, очень тонкие и очень белые, цепляющиеся за ступеньки с неистовой силой, будто там, внизу, уже ничто не держало ее веса. И лицо, поднятое вверх – какое-то очень далекое. Голос ее звучал непрерывно, мощно и гулко, как из колодца. Впрочем, почему – как? И было в нем мрачное, приподнимающее торжество.
– Смотри вперед! – приказала библиотекарша. – Вон еще одна! Тянись.
Эта была широкая, мраморная, на ней хотелось отдохнуть и перевести дух, но все равно их ненадолго хватало. Вбитое в стену пропадало, поглощенное и переваренное жадной липкой чернотой. Эти рты не заткнуть. Ты только подтягиваешься снова и снова. Кажется, всю свою жизнь, от рождения. Ты уже не помнишь, что там было, и было ли что-то прежде. И страшно подумать, что тебе так подтягиваться всю остальную жизнь. От одной мысли об этом руки разжимаются. Каково ж там Хлое, которая… которая знала, куда лезет! Которая тут не в первый раз, если Соланж правильно поняла.
– Почему ступеньки получаются разные? – спросила девочка, оглянувшись.
Хлое снизу бледно улыбнулась.
– Некоторые из них – шедевры. Другие так… вовремя пришедшиеся слова. Главное, подобрать такие, чтобы работали.
Прилипшая к влажной щеке черная прядь была как мазок грязи по лицу. Хлое с трудом переводила дыхание.
– А почему они исчезают?
– Потому что эта дрянь на стенах такого рода, о которой не думать нельзя.
– Я могу помочь?
– Попробуй. Принцип ясен?
– А… ага.
Соланж набрала в грудь воздуха.
– А если у меня рифма будет неправильная, или не сложится размер?
– Неважно. Ты вообще можешь говорить что угодно, лишь бы оно правильно работало. Просто по ритмизированной строке проще…
– Тогда это должно быть просто. Я не думаю, что Септиму там, дома, лучше чем…
– Нет! – заорала Хлое.
Соланж стремительно обернулась: Хлое повисла над пропастью на руках.
– Сумма эмоций! – прохрипела та. – Неправильная.
– Мама любит меня, – выпалила Соланж первое, что на языке вертелось.
Чудная ступенька-скобка появилась над ее головой, но у Соланж не было времени ее оценивать. Она перебралась на шаг выше и оглянулась.
– Подтягивайся, пожалуйста!
Хлое кивнула в знак того, что слышит. Она шептала там что-то, губы ее казались черными, но глаза ее блестели, и виделся вызов в тех глазах.
Она мучительным усилием согнула одну руку, затем другую. Вздулись жилы.
Соланж покрепче зацепилась ногой за ступеньку, на которой стояла, рукой – за ту, что приходилась ей на уровень груди. И начала приседать. Медленно, чтобы быть уверенной. Ниже. Еще ниже. Рука ее сомкнулась на запястье Хлое. А теперь распрямлять колени всею силой, которая есть, и тянуть, тянуть ее вверх, к следующей ступеньке. В руках меньше силы, чем в ногах. Не то, чтобы я была жутко сильная, но я очень хочу и верю, что получится. Хлое дернулась всем телом вверх и схватилась за ее щиколотку.