Скрытый народец II
Перевод Д. Солдатовой
В прежние времена скрытый народец то и дело похищал новорождённых младенцев, а взамен подкладывал своих собственных. Такой подменыш, прямо скажем, не красавец. Голова у него большая, тело — маленькое; день-деньской лежит в люльке да ревёт во весь голос.
Я хорошо помню одну женщину — как она мучилась с таким подменышем, бедняжка. Наверняка ушла, а положить нож и Псалтырь в люльку к новорождённому забыла. Вот скрытый народец и забрал его. Вернулась женщина, глядит — в люльке жуть какой уродливый детёныш с глупыми глазищами лежит и палец сосёт. Сперва напугалась, а после рассердилась, выволокла подмены-ша во двор и принялась стегать так, что он взвыл. И хотя била она его три четверга подряд, всё равно пришлось ей растить уродца.
Вырос подменыш, борода у него появилась — ещё страшнее стал. Говорить не умеет, лает, как лисица, и ползает на четвереньках. Целыми днями сидит подменыш на табуретке у красной стены дома за зелёным столиком. Игрушкой ему служит столовый нож. Воткнёт его в трещину в ящике стола и бьёт по нему, а нож жужжит, как колесо прялки: «Бурр-рурр-рурр-рурр!» Порой подменыш оглядывался по сторонам и кричал своё имя:
«Ханс!» Это единственное, что он говорить умел. А после опять схватит нож и — «Бурр-рурр-рурр-рурр-рурр!»
Однако хитёр был, чертяка. Под столом у него — целая куча камешков. Проходит кто мимо, запустит подменыш руку под стол. Уить! И просвистел камень прямо над головой. А подменыш смеётся во весь рот.
Ниссе
Перевод А. Солдатова
Странное существо, этот ниссе — у него всего по четыре пальца на каждой руке, так как не хватает большого. С ниссе лучше дружить, потому что своими восемью коротенькими пальчиками он схватил как-то одного силача и избил его так, что тот остался калекой на всю жизнь. А вообще-то ниссе не так и плох, если только, конечно, давать ему его законную кашу.
И каша с маслом не такая уж большая плата за всё то, что он делает. Ниссе ухаживает за коровами и за лошадьми, крадёт сено и зерно с соседских хуторов, словом, старается для своего хозяина как может. Немногого стоит хутор без ниссе. Но любит он и пошалить. То на чердаке, то в сарае услышишь, как ниссе, проказничая, хихикает и посмеивается. Часто при луне сидит он на высоком въезде в сарай, свесив ножки. А иной раз дёргает на дворе кота за хвост или дразнит собаку. Или прикинется комочком пыли и лежит тихонько. Если же кто, проходя мимо, подберёт этот комочек, раз — и выпрыгнет ниссе прямо у него из рук, а потом встанет в своём настоящем облике — маленький, коренастенький — и расхохочется. Лучше всего ниссе в сарае, где он шуршит, возясь в сене, или на заросшем паутиной пыльном чердаке среди сундуков и рухляди. И чем больше там грязи, тем лучше. На чердаке так много всего чудного: крысы, мыши, жирные пауки, на подоконнике полно высохших мух и длинноногих комаров; а если ударить по мешку с тряпьём, висящему под потолком, то оттуда вылетит рой моли.
Не так уж и приятно лежать ночью и слушать, как забавляется ниссе. Иногда он катается клубочком, потом начинает пищать и фыркать — и вдруг грохот: упало на пол жестяное ведро, опрокинулись пустые кувшины и бутылки, а вокруг что-то шуршит, будто семенят сотни крысиных лапок. Внезапно всё затихает. И так может продолжаться всю ночь. Неудивительно, что хозяину неохота вставать и в одной рубашке плестись проверять чердак.
О том, как ниссе подшучивает над припозднившимися женихами, может рассказать Улавес Ленэс, сын Берты Сутры. Добряк, каких свет не видывал, добрее всех, кто когда-либо ходил по нашей земле в башмаках, вернее в сапогах, — ведь был он моряком. Если уж он сердился, то мог стукнуть кулаком, чтобы доказать свою правоту, — что ж он, не человек, что ли. Но делал это не так, как другие: кулаком по столу. Улавес был не в пример тактичен: занеся кулак, он бросал хмурый взгляд на стол, а потом садился на корточки и ударял по полу так, что аж звенело.
Посватавшись к Улаве, повадился он навещать её поздним вечером. И вот однажды дождался он, пока народ улёгся и всё стихло. Улавесу надо было пройти через прачечную — глупо и стыдно разбудить кого-нибудь в столь поздний час, — поэтому он снял с себя сапоги и поставил их за ведро, полное рыбьих отходов и другого мелкого мусора. А потом отправился к своей возлюбленной в одних носках. Когда же он вернулся, сапог на месте не оказалось. Он точно знал, что поставил их за мусорное ведро, — но они пропали бесследно.
«Что за чёрт!» — подумал Улавес. На ощупь попытался он отыскать сапоги в темноте и чуть не споткнулся о них. И тут отчётливо услышал, как кто-то фыркнул и захихикал в углу. «Хорошо, что я их нашёл», — подумал он. Но сапоги были как-то странно тяжелы, будто свинец. А когда он присмотрелся, то увидел, что они до отказа набиты мусором из ведра. Улавес так разозлился, что швырнул сапоги об стену, и из них разлетелись во все стороны рыбьи молоки и обрывки рыболовных сетей. Вот ниссе была потеха! Его так разобрало, что он чуть не лопнул со смеху.
И ещё известен случай о проказах ниссе. Произошло это в одном из тех старых белых деревянных особняков с высоким парадным подъездом, что надменно и независимо возвышаются среди соседских домов. Хозяин — органист, сухой старый хрыч. Под носом у него было черно от нюхательного табака. Из-за длинного выдающегося подбородка нижняя часть лица его точь-в-точь походила на молочник. Я никогда не видел этого лица без улыбки, но улыбался он так высокомерно-снисходительно, что меня это всегда раздражало, и я первым спешил откланяться. Сестра его, следившая за домом, была старой девой. На шее она носила шнурок с серебряным сердечком, которое всё время открывала и нюхала. Ей-то и пришлось иметь дело с ниссе.
На кашу для ниссе в этом доме скупились, и потому в отместку он шалил изо всех сил. По ночам он так шумел, что нигде нельзя было найти покоя. На кухне с полок летели тарелки и миски, из плиты валил дым и искры сыпались — приходилось открывать и окна, и двери. Ниссе обстреливал стёкла бумажными шариками, и они трескались то здесь, то там. Хуже всего было зимой: ниссе открывал чердачные окна, и снегу наносило целые сугробы. Пусть ниссе у органиста с едой было туго, зато веселья хоть отбавляй!
Однажды вечером соседи видели, как ниссе выплясывает на лестнице с серой кошкой органистовой сестры. Кошка шипела и изворачивалась хуже грешника на раскалённой сковородке, ведь ниссе держал её за передние лапы и крутил вокруг себя, напевая:
Да уж, старая дева с серебряным сердечком на шее многое могла порассказать о ниссе, если б захотела. Только её брат-аристократ лишь снисходительно улыбался, если об этом заходила речь, и цедил из своего молочника: «Ах, моя сестра и эти её истории о ниссе!.. Да она просто дурочка».
Морской змей
Перевод Л. Амеличевой
Не много я знаю о змее морском, Его никогда я не видел живьём И не особо жажду. Однако люди говорят — Достойные, не все подряд, — Что он ужасно страшный.
Петер Дасс «Нурланнский горн», 1739
Споры и ссоры по поводу морских змеев никогда не прекращались. Кто-то при одном лишь упоминании о них смеётся в лицо рассказчику. Другие твёрдо стоят на своём, уверяя, что змей существует. И даже если сами не видели морского чудовища, то в запасе у них всегда найдётся их почтенный дедушка или ещё какой «достойный» старик.
Старый шкипер Ларсен — честный морской волк, который не зря носит свои сапоги, — до сих пор утверждает: «Говори что хочешь, отец, а я, чтоб мне провалиться на этом самом месте, видел его!»