Оставшись наедине, дети молча глядели друг на друга. Пацца, более бойкая, заговорила первой:
— Как тебя зовут? — спросила она своего нового приятеля.
— Те, которые со мной не знакомы, называют меня Ваше Величество, — отвечал Прелестник обиженно, — те, которые знакомы со мной, называют меня запросто принцем, а все прочие говорят мне Вы. Этого требует этикет.
— Что это такое — этикет? — спросила Пацца.
— Не знаю, — отвечал Прелестник. — Когда я прыгну, когда я вскрикну, когда я захочу покувыркаться на полу, мне заявляют, что это против этикета. Тогда я утихаю и начинаю скучать: это и есть этикет.
— Ну, раз мы здесь для того, чтобы весело проводить время, — предложила Пацца, — давай отбросим всякий этикет. Говори мне «ты», как будто я твоя сестра, я буду говорить тебе «ты», как будто ты мой брат, а Величеством я тебя звать не стану.
— Но ты не знакома со мной!..
— Это ничего не значит, — отвечала Пацца, — я тебя полюблю, а это будет гораздо лучше. Говорят, ты превосходно танцуешь? Научи и меня танцевать. Хорошо?
Лед растаял. Прелестник обхватил девочку вокруг талии, и не прошло и получаса, как он научил ее танцевать польку.
— Как хорошо ты танцуешь! — сказал он ей. — Ты сразу поняла все па.
— Это потому, что ты хороший учитель, — отвечала она. — Теперь моя очередь научить тебя чему-нибудь.
Она взяла роскошную книгу с картинками и начала показывать ему изображения памятников, рыб, великих людей, попугаев, ученых, редких зверей, цветов — таких предметов, которые занимали Прелестника.
— Смотри, — сказала Пацца, — вот объяснение ко всем, всем этим рисункам: давай прочтем.
— Я не умею читать, — ответил Прелестник.
— Я научу тебя. Я буду твоей маленькой учительницей.
— Нет, — отвечал упрямец, — я не хочу учиться читать. Все учителя мне надоедают.
— Прекрасно. Но я же не учитель. Смотри, вот А, прелестное А. Скажи мне А.
— Нет, — возразил Прелестник, хмуря брови, — я ни за что не скажу А.
— Для моего удовольствия.
— Нет, ни за что! И не проси, я не люблю, когда мне перечат.
— Милостивый государь, вежливый человек ни в чем не отказывает дамам!
— Я отказываю всем и каждому! — вскрикнул Прелестник. — Оставь меня в покое, я тебя более не люблю. Отныне называй меня Величеством.
— Величественный Прелестник или Прелестное Величество, — отвечала Пацца, побагровев от гнева, — вы будете читать или объясните мне причину своего отказа.
— Я не стану читать!
— Нет! Раз! Два! Три!
— Нет! Нет! Нет!
Пацца подняла руку и — пиф-паф! Две пощечины поразили юного принца. Пацце говорили, что ум у нее даже в кончиках пальцев. Она поняла буквально эти слова — никогда не следует шутить с детьми!
Получив это первое предостережение, Прелестник побледнел и затрясся, кровь ударила ему в голову, крупные слезы показались на глазах. Он бросил на свою молодую наставницу такой взгляд, что она вздрогнула. Затем в одно мгновение он сделал сверхъестественное усилие, вполне овладел собой и слегка взволнованным голосом проговорил:
— Пацца, вот А…
И в тот же день, за один урок он выучил весь алфавит. К концу недели он бегло читал по складам. Не прошло и месяца, как он выучился читать свободно.
Кто был счастлив? Конечно, король-отец. Он расцеловал Паццу в обе щеки, он потребовал, чтобы она неотлучно находилась при его сыне и при нем самом. Он сделал этого ребенка своим другом и советником, к великой зависти своих приближенных. Прелестник, неизменно пасмурный и молчаливый, быстро усвоил всё, чему могла научить его юная наставница, и вскоре вернулся к своим прежним учителям, которых привел в изумление своей сообразительностью и прилежанием. Он так отлично усвоил грамматику, что аббат однажды поставил сам себе вопрос, нет ли в его объяснениях, которых он сам не понимал, какого-то смысла? Не менее удивлял Прелестник философа, который по вечерам объяснял ему совершенно противоположное тому, чему учил его аббат по утрам. Но из всех своих учителей с наименьшим отвращением он слушал полковника. Правда, Байонет, — так звали полковника, — был искусным стратегом и поведал своему ученику тайну, как застегивать гамаши и отворачивать полы мундира. Он же внушил принцу понятие, что самое достойное для него занятие заключается в строевом учении и что основа военного искусства состоит в том, чтобы производить смотры и парады.
Быть может, эти взгляды и не согласовались со взглядами короля-отца, но он был так рад успехам сына, что ничем не хотел омрачать столь изумительных результатов воспитания.