— Перестань драматизировать! И что, на винтовке есть отпечатки пальцев? Да?
— Они могут остаться там, даже если ты позаботился и стер их. Мы теперь используем лазерную технологию.
Он затряс головой. То ли не поверил мне, то ли это не убедило его, то ли он уже не боялся.
— А вдруг там нет отпечатков пальцев? — спросил он.
— А кому еще, черт побери, понадобилось брать папашину винтовку и стрелять в Сая Спенсера? Матери?
— Я знаю, ты и ее бы втянул в это дело.
— Расслабься. Кого она обвинит во всем этом, тебя или меня?
Я встал и направился к стенному шкафу. Шкаф как шкаф, никакой бронзы с деревом и альковных изгибов, как у Сая. Но зато все разложено в безукоризненном порядке: костюмы, рубашки, галстуки (тоже наследство от Сая), брюки, пиджаки, ботинки. Ящики выдвинуты, и каждая пара хорошо видна. Горы ботинок: обычные мокасины, плетеные мокасины и классические мокасины; белые сандалии, туфли для гольфа, сапоги на резиновой подошве для яхты; тенниски, шиповки для бега, шлепанцы. В том числе без пяток. Обычные резиновые пляжные шлепки, такие можно купить где угодно. Сорок третьего размера, как у меня и у моего брата.
Я обернул левую руку в носовой платок. А правой рукой взялся за ручку и осторожно выдвинул ящик с полки, перехватив его левой рукой.
Я сказал:
— Когда мы были маленькими, ты терпеть не мог спорить. Знаешь почему? Потому что я всегда выигрывал. Но давай поспорим, что эти шлепки совпадут со слепками следов около дома Сая, с того места, откуда и были сделаны выстрелы. Это, Ист, такой миленький пижонский газончик. Дерн, как его называют. Особая разновидность кентуккской голубой травы, сорт «адельфи». Парень из местного сельскохозяйственного центра сказал, что засадить травой «адельфи» такой кусок земли обошлось Саю недешево. Да и хрен с ним! Но трава-то редкая… — Я прикоснулся к ящику. — Спорим, парочку образцов травы «адельфи» мы обнаружим прямо в этом ящичке?
Истон некоторое время не мог оторвать глаз от ящика. Потом он вдруг втянул голову в плечи, как малыш, только что открывший захватывающую тайну, поманил меня пальцем и, не глядя на Бонни, шепотом спросил: «А она зачем здесь?»
— Она во многом мне помогла, сообщив очень ценные сведения. Главным образом, о Сае.
— А-а.
Казалось, он раздумывал, как ему поступить. Он открыл рот, но ничего не сказал.
— Хочешь, я скажу ей, чтобы она оставила нас одних?
Мне показалось, он облегченно вздохнул. Он наклонил голову, чуть ли не поклонился.
Я подошел к Бонни и негромко сказал ей:
— Ты сможешь сама разобраться в машине? Ты знаешь, где она спрятана? Там, у болота, минута ходьбы отсюда, если двигаться на север. Ступай туда. Часика полтора понаблюдай за птицами или что-нибудь в этом роде. Потом начинай пробираться окольными путями к своему приятелю Гидеону. Не паркуйся близко от дома. Не звони ему предварительно и не сообщай, что едешь. И на всякий случай, если они установили наблюдение за его домом, подъезжай не с той стороны, с которой обычно подъезжаешь. Все поняла?
Она слушала меня спокойно, с серьезным видом и ответила коротко:
— Угу.
— Введи Гидеона в курс дела. Раз все складывается как складывается, он не позволит тебе являться в полицию. Так что просто подожди и будь готова ко всему.
— Тебе не понадобится помощь? Хочешь, я кому-нибудь позвоню?
— Нет.
— Обещай мне…
— Ладно, я буду осторожен. И еще послушай, если по какой-либо причине они тебя найдут и заберут, я имею в виду, арестуют тебя, не делай никаких заявлений.
— Хорошо.
Она не отрываясь смотрела на Истона. Я угадал, о чем она думала: если мне не удастся прищучить его, тогда прищучат ее саму. И вполне вероятно, в итоге мне не удастся этого сделать, или я не захочу этого сделать.
— Я доверяю тебе.
Бонни сказала это вместо «до свидания». Потом она протянула руку, я дал ей ключи от моей машины, и она ушла.
— Ты убил Сая, — сказал я брату.
— Прошу тебя, Стив.
— Ты убил его.
Он опустился на стул, освободившийся после Бонни.
— Я не хотел.
Эмоций в его голосе было не больше, чем у водителя, застуканного в нарушении правил.
— Я очень сожалею об этом.
— Ты хотел убить Линдси.
— Да. А как ты догадался? Из-за того разговора про молнию?
— Расскажи мне, как это произошло, Истон.
— Знаешь, что забавно?
Он продолжал одергивать подол своего халата, как кривоногая баба, на свою беду одевшая слишком короткую юбку.
— Ты всегда называешь меня «Ист», а теперь говоришь «Истон».
— Что произошло?
Ярко-голубые глаза моего брата наполнились слезами.
— Я хочу, чтобы ты понял, что я действительно любил этого человека. Между нами было всего шестнадцать лет разницы, но Сай был мне как отец.
Он закрыл ладонями лицо и всхлипнул.
Я сидел на краю кровати и смотрел на него. Мне хотелось ощутить что-то вроде сочувствия, но я слишком давно работал в отделе убийств: этот фильм, «Рыдающий убийца», я видел много раз.
Убийцы — странные люди, и не только потому, что вознамерились дразнить Господа Бога, воруя дарованную им жизнь, совершая поступок, неверный по сути своей. Не только поэтому. Что всегда поражало меня в убийцах, так это даже не зло, заключенное в них, не их отдаленность от всего остального мира людей, а их близость к этому миру. Я видел матерей, убивавшихся над гробом младенцев, которых они незадолго до этого забили до смерти. Я слышал горестные вопли любовников на похоронах их любовниц, которых они избили, задушили и post mortem изнасиловали. Такими они выглядят несчастными, ранимыми, уязвимыми, эти убийцы. Поэтому я прекрасно знал, как мой брат поведет себя дальше, ведь для меня эта сцена прокручивалась в сотый раз. Его глаза будут молить: пожалей меня, помоги мне, посочувствуй мне, потому что я, оставшийся в живых, тоже являюсь жертвой этого ужасного преступления. Какую тяжелую потерю я понес! Взгляни на эти слезы!
С Истоном я вел себя точно так же, как и всегда в подобных случаях. Я проявил по отношению к нему именно то, чего он, по его мнению, заслужил: сочувствие и поддержку.
— Должно быть, это сущий ад, — сказал я.
— Да. Настоящий ад.
Я покачал головой, словно не в состоянии вынести его — нашу — скорбь.
Но какое, мать его, право он имел убивать? Убить — и упорхнуть в Калифорнию с чемоданом новых шмоток, оставив Бонни куковать в тюрьме, в течение двадцати пяти лет расплачиваясь за его преступление?
Я не чувствовал никакого сожаления по поводу дурацкой, никчемной, пустой жизни моего брата. Я не ощущал никакой вины, ни малейшего содрогания, что я, как старший брат, не присматривал за ним и не приобщил к каким-то там высшим ценностям и тому подобному дерьму. Нет, я всего лишь озяб и устал.
— Расскажи мне, как все это случилось, Ист, — потребовал я.
Ясное дело, голос мой был исполнен сочувствия.
— Ты опять назвал меня «Ист».
Я улыбнулся.
— Знаю. Ну так ты ведь мой брат! Шевелись, давай поговорим. Расскажи мне, как все было. До того разговора после просмотра вы обсуждали, как… убрать Линдси?
Я то и дело запинался, но я знал, что в разговоре с убийцами лучше избегать самого слова «убить».
— Нет. Ничего такого. Я знал, что у нас неприятности. Сай в одночасье от нее отвернулся, сменив милость на гнев. Но ты же знаешь, он был не из тех, кто доверяет каждому встречному.
— А потом прозвучала эта фраза, что если бы молния убила Линдси, с ее смертью кончились бы и проблемы «Звездной ночи». Что произошло после этого?
Истон не отвечал. Он непрерывно одергивал полы своего халата. Это была дешевая и уродливая вещь, которую мать, вероятно, купила на распродаже и подарила Истону на Рождество. Халат был сшит из странной, ворсистой махровой ткани серо-буро-малинового цвета, безукоризненно подошедшей бы для половой тряпки.
— Кому пришло в голову отстранить Линдси от съемок? Тебе или Саю?
— Мне, но это было совершенно не так, как ты говоришь. Я задал ему несколько вопросов про возмещение страховки. Он объяснил, что если исполнительница главной роли умирает, гаранты выплачивают деньги на съемки еще одного фильма. К примеру, если съемки должны продолжаться сорок дней, а она умирает на пятнадцатый день съемок, продюсер получает деньги, равные затратам на пятнадцать дней съемок. Ну, скажем, за вычетом пары тысяч. Но Сай сказал, что в этом случае расходы покрываются практически полностью.