Наконец появился Густав. Он приподнял полотенце и взглянул на рану. Потом, снова прикрыв рану, положил сверху третье полотенце. Казалось, Дел совершенно не замечал Густава и даже не чувствовал боли.
— Бонни, это… ваша кровать?
— Да, мы с Кристин спим здесь.
— Она… я… я запачкаю ее кровью.
— Не думайте об этом, я выстираю.
Густав опустился на колени и посмотрел на раненого.
— Мистер… я не врач, но мне доводилось видеть немало ран. Боюсь, мы уже ничем не можем вам помочь, у вас внутреннее кровотечение. На вашем месте я предпочел бы знать правду.
— Спасибо… Я как раз об этом думал. — Было заметно, что каждое слово давалось Делу с трудом, но он продолжал: — От двоих в кустах я избавился… тот, который вышел из дома… валяется на веранде… не дайте им захватить Бонни. — Он замолчал. Потом, тяжело дыша, добавил: — Если не будет другого выхода… лучше застрелите ее сами. Я знаю, что они собираются с ней сделать…
— Мистер, мы обязаны вам жизнью. Нас бы они просто убили, а Бонни ждала еще более страшная участь. Я… мы о ней позаботимся.
Бонни опустилась на колени рядом с Густавом и взяла Дела за руку. По ее щекам текли слезы, и она даже не пыталась их вытирать. Густав встал и вышел из комнаты, оставив девушку наедине с умирающим, но она даже не заметила его ухода.
— Вы плачете из-за меня, Бонни?
— Как глупо с вашей стороны — бросаться под пули! Вы же знали, что он выстрелит, почему же не остановились?
— Я знал, что он… не выстрелит в ту… которой прикрывался… остальное не имело значения. — Делу было трудно дышать, но он продолжал говорить, время от времени делая паузы, чтобы вздохнуть. — Мне рассказали про случай в кафе. Хорошо, что вы его… ошпарили.
— Дел! — Бонни поднесла его руку к своей щеке. — Как жаль, что я не смогла полюбить вас после того, как узнала…
— Вы любили меня до этого?
— Да. И… какая-то часть моего сердца по-прежнему вас любит.
— Ничего. Не плачьте, любимая. — Глаза Дела не отрывались от ее лица ни на секунду. Неожиданно у него пошла кровь из носа, и Бонни осторожно утирала ее краешком полотенца.
— Я такая, какая есть, а вы… тоже такой, какой есть.
— Это больше, чем я мог мечтать. Для человека вроде меня это хороший конец. Я рядом с женщиной, которую люблю, даже в ее постели… и она оплакивает меня… — Дел улыбнулся.
За все время их знакомства Бонни лишь несколько раз видела на его лице улыбку.
— Никогда не думала, что наши отношения закончатся… вот так.
— Все когда-нибудь кончается, Бонни. Найдите в Боузмене адвоката по имени Джозеф Лонг. В последний раз, когда я там был… на прошлой неделе… я написал завещание. У меня было предчувствие… — Голос Дела становился все слабее. Жизненные силы уходили из его тела вместе с кровью, и лицо стало приобретать желтоватый оттенок. — Вам больше не придется так много работать.
Бонни хотела возразить, но промолчала.
— Как вы узнали, что я здесь? — спросила она.
— От Форсайта. Он хитрый мерзавец… пытался меня обмануть. С ним живет милейшая женщина, его экономка… Он ее избивает… — Голос Дела оборвался, глаза закрылись, но он тотчас же снова открыл их. — Она передала мне… что полковник… послал сюда Брузу и Лайстера. — Делу уже приходилось делать паузу после каждого слова. — Я боялся опоздать… чуть не загнал коня…
Бонни погладила его руку, руку человека, который никогда не занимался трудом, — мягкая кожа, аккуратно подстриженные ногти, длинные тонкие пальцы… Сколько раз эти пальцы спускали курок? Скольких убил на своем веку Дел? Бонни чувствовала на своем лице взгляд серых глаз — ласковый и нежный.
— Дел, почему именно я? Вы красивый мужчина. На вас наверняка заглядывались благородные дамы, гораздо красивее меня, хорошо одетые…
— Они не похожи на вас. Вам ничего не нужно. Вы улыбались мне точно такой же улыбкой, как Клетусу, или миссис Гафни, или какому-нибудь ребенку… Я люблю ваши добрые глаза, ваши сладкие губы, вашу преданность брату. Я не знаю, каково это — иметь сестру или брата. — Голос его зазвучал громче, набрал силу, словно Дел преисполнился решимости во что бы то ни стало сказать то, что считал необходимым. — Бонни… Бонни. Мне нравится произносить ваше имя.
Всякий раз, когда Дел закрывал глаза, Бонни не знала, откроет ли он их опять. Она наклонилась над ним и кончиками пальцев осторожно откинула с его лба прядь волос. Потом запечатлела на его губах нежный поцелуй.
— Спасибо… что полюбили меня, — прошептала она. — Вы уже два раза спасли жизнь мне и брату, первый раз — в Биг-Тимбере, второй — сейчас.
— Это самое малое… что я мог… сделать для любимой женщины.
— Я вас никогда не забуду.
— Ты… поцелуешь меня… еще раз? — Взгляд Дела уже немного затуманился.
Бонни стерла с его щеки струившуюся из носа кровь и еще раз поцеловала его холодеющие губы.
— Помни меня… Бонни…
Дел закрыл глаза, но сразу же открыл их. Его взгляд был прикован к лицу Бонни, а пальцы сжимали ее руку.
Минута уходила за минутой. Какое-то время спустя Бонни поняла, что серые глаза остекленели, а рука, которую она все еще держала в своей, стала вялой и безжизненной. Ее охватило ощущение утраты. Бонни долго еще сидела над бездыханным телом.
— Прощай, Дел. Я буду тебя помнить, — прошептала она наконец.
Девушка осторожно закрыла глаза Дела, отерла лицо краем полотенца и накрыла голову простыней. Потом задула лампу и еще некоторое время просидела у кровати, в полной темноте.
Что за странная прихоть судьбы сделала красивого образованного молодого человека наемным убийцей? И что заставило его полюбить ничем не примечательную девушку вроде нее и отдать за нее жизнь? Бонни не могла ни презирать Дела, ни любить его по-настоящему, но все же она сказала правду; какая-то, пусть небольшая, частица ее души навсегда отдана ему.
Бонни задумалась о том, была ли у Дела любящая семья, любили ли его вообще когда-нибудь… Каким должно быть детство человека, чтобы, повзрослев, он стал наемным убийцей? Как случилось, что в красавце Деле Гомере уживались два совершенно разных существа: хладнокровный убийца и одинокий человек с нежным сердцем, способный не только полюбить, но даже умереть за любимую?
Наверное, ей до конца дней не найти ответов на эти вопросы.
Бонни вышла из комнаты и прошла на кухню. В неверном свете единственной свечи можно было разглядеть лишь силуэты мужчин: Густава — у одного окна, Берни — у другого.
— Все кончено, — прошептала Бонни в полной тишине. Откуда-то из темноты послышался голос Джилли:
— У него, должно быть, все внутренности раздирало от боли. Другой на его месте вопил бы как резаный, а Гомер ни разу не застонал. Видать, Бонни, он по-настоящему вас любил.
— Да, и я не желаю слышать о нем ни одного дурного слова.
— От меня вы их и не услышите. Этот парень понимал, что делает, когда шел прямо под дуло пистолета.
— Странный он был человек, — тихо проговорил Берни. — Я иногда его ненавидел за то, что он таскался за Бонни… а он отдал за нее жизнь.
Некоторое время все молчали. Часы пробили полночь. С тех пор как они садились ужинать, прошло четыре часа — и как много всего произошло за это время!
В кухню вошел Джилли:
— Я был на веранде. Во дворе кто-то есть. Мне показалось… вроде бы конская сбруя зазвенела. Может быть, это вернулся Кривоногий, а может, Бак. Если это Бак, то он подаст сигнал свистом.
— Хорошо, если Бак! Надеюсь, он нашел Кристин.
Джилли открыл дверь. В ночной тишине дважды просвистела малиновка, потом пронзительно крикнул ястреб. Джилли почесал в затылке.
— Отродясь не слышал такого сигнала. Это не индейцы. И не Бак.
Свист повторился. Потом наступила тишина.
— Как думаешь, может, кто-нибудь пытается нас одурачить, чтобы проникнуть на ранчо? — предположил Берии.
— Не знаю. Ну-ка, кажется, кто-то кричит!
— Бак! Это я, Старк! Клив Старк!