А бабушка тоже мастерицей была. Целый чулан её поделками заставлен - мать, когда жива была, не разрешала открывать... Несколько дней назад Катинка не побоялась, решилась - и остолбенела. Изделия были покрыты пылью и паутиной, однако, несмотря на это, от них исходил чудесный серебристый свет с синеватым отблеском - сапфировые искорки мерцали в спёртом воздухе чулана, будто бы светлячки вокруг ветвей деревьев.
Вот вам и "ведьма"!
Брату Катинка пока что не говорила ничего - посмотрел бы, так и вовсе с ума сошёл...
Однако самой ей стало совсем горько: и от того, как несправедливо в деревне относились к её семье, и от мыслей о матери, которая, боясь людских пересудов, пыталась жить "как все" и отказаться от бабушкиного наследства, и от мечтаний брата, которым не суждено было сбыться...
Встав с постели, она приоткрыла дверцу чулана, и синевато-серебристое мерцание, чуть задержавшись на пороге, медленно поплыло по тёмной комнате, точно тихие волны реки - но не земной, а небесной, прокладывающей своё русло по воздуху. Катинка сдержала слёзы: ну как и вовсе уплывёт это сияние, и ничего у них с братом не останется, даже этого неожиданного чуда, оправдывающего оклеветанную бабушку? Но всё лучше, чем в запертом чулане пылиться, как происходило много лет. Может быть, увидят жители деревни и забудут о своих подозрениях...
Снова вздохнула Катинка, распахнув настежь двери в сенях и вернувшись в свою постель.
Как вдруг за окном вспыхнуло что-то яркое - точно отблеск большого костра. В испуге девушка вскочила на ноги - мечты мечтами, а жизненный опыт подсказывал иной вариант развития событий: если в деревне, не дай бог, случится пожар, да в ту ночь, когда рядом с их домом происходило что-то странное, то обвинят во всём, как пить дать, их с Янешем. И произойдёт то же самое, что произошло когда-то с бабушкой: камнями не забьют, но обходить их двор за тридевять земель станут. Сейчас-то хотя бы просто косо смотрят, но в глаза здороваются.
Катинка выбежала на порог, но гарью, к счастью, нигде не пахло, да и дыма не было. Оранжевое свечение медленно уплывало по воздуху, закручиваясь кое-где по краям в весёлые спиральки... Неужто это синий "бабушкин" цвет преобразовался в золотистый, очутившись за порогом дома?!
Хотела было она побежать за свечением - да оно уже успело раствориться в воздухе. Только и осталось что две искорки - синяя и золотистая - повисшие, зацепившись, на ветке дерева... Но стоило Катинке протянуть к ним руку, как они оказались двумя бабочками и, вспорхнув, улетели в небо.
Наутро к ней в комнату прибежал взбудораженный Янеш.
- Катинка! Катинка! - закричал он, взволнованно размахивая руками. - Ты и представишь себе не можешь, что такое в деревне говорят!
- Что? - испугалась она, подозревая что-то нехорошее, связанное с бабушкиным "свечением".
- Говорят, что из Леса вернулся некий человек, раздобывший Волшебный цветок!
- Кто?!
- Никто не знает... Но ясно, что он не из наших, и разговаривать с ним поэтому никто не хочет... Боятся: а ну как он колдун, или кто-то, кто изменил своё обличье в Волшебном лесу - а, значит, сам стал чудищем?
- Ты-то сам в это веришь, Янеш? - нахмурилась Катинка.
- Не знаю... - пригорюнился тот. - Коли поверю, то чем я буду лучше тех, кто травил бабушку? Но выглядит он странно...
Недолго думала Катинка.
- Иди-ка и пригласи его к нам, Янеш! - велела она. - Нам двоим - что терять? Поживиться у нас точно нечем, нет ни богатства, ни удачи, которые бы сторожить пришлось. Разве что вещи, тобой и мной сделанные, но жители деревни ими брезгуют, если бы они понравились хоть чудищу из Заколдованного леса - так и то хорошо. Всё кому-то польза, помимо нас двоих.
- Хорошо, - повеселел Янеш.
Видно было, что он и сам думал так, однако решиться, без поддержки сестры, не смог бы.
За руку он привёл незнакомца на порог, видимо, стыдясь своих первоначальных сомнений.
Катинка, выставившая на стол всю их нехитрую снедь, отряхнула руки от хлебных крошек и, чуть присев, улыбнулась.
Незнакомец, войдя в дом, поклонился до земли.
Выглядел он и в самом деле непривычно: под потрёпанным и изодранным во многих местах плащом у него оказалась длинная, до пят, вышитая рубаха, которую не носили в этих местах уже лет пятьдесят, если не больше... Волосы же его были ярко-рыжего цвета, но при этом он не был конопатым. Да и возраст его никак не получалось угадать: вроде бы - молодой мужчина, но взгляд и выражение лица куда больше подобали старику...