Вечером они гуляли по пляжу, он в темной пиджачной паре, с галстуком, завязанным широким узлом, а она в широкой, раздуваемой ветром, красной сборчатой юбке, и тихо беседовали о чем-то своем, о чем не должны знать ни море, ни дюны, ни вереск…
ЩЕНКОВ
Нового работника института по фамилии Щенков рекомендовал начфин. И хотя все знали, что начфин зашибает и играет в пульку и даже на бегах, но работник он был старый и проверенный, и его рекомендации было достаточно, чтобы Щенкова по-свойски принял начальник отдела кадров.
Никто не видел и не слышал, как Щенков оформлялся, как приносил анкету и справки и дополнительные справки и прояснял туманные места. Все это он проделал, словно человек-невидимка. И отдел кадров подготовил приказ о зачислении Щенкова.
Но в это время Элеонорочке, машинистке института, позвонила подружка из другого института, где Щенков до этого работал.
— Забираете нашего знаменитого Н. Щенкова?
— А что такое?
— А вот посмо́трите, что такое, когда жизни не станет. Он на всех пишет заявления.
— Какие заявления?
— А это уже какие он найдет нужным, только у нас он на всех написал заявления, даже на бюст Песталоцци.
— Кошмар! — сказала Элеонорочка.
— Песталоцци — иностранный ученый, очень положительный, а он обозвал его космополитом.
— Кошмар! — повторила Элеонорочка. — И что с ним сделали?
— С Песталоцци? Списали с баланса.
— А этот Щенков?
— Продолжал писать заявления, и никак от него не могли отделаться.
— А как же отделались?
— А наш директор прямо спросил: «Что вы хотите, чтобы уйти?» — «Комнату», — сказал Щенков. «Хорошо, получите комнату в обмен на заявление об уходе».
— У, лапочка, — засмеялась Элеонорочка.
Она положила трубку и оглядела отдел:
— Поздравляю. К нам идет Щенков. — И рассказала, кто такой Щенков.
И все разволновались, будто сказали: вирус! А Элеонорочка побежала к заместителю директора по кадрам. Она проникла за двойной тамбур, за ту кожаную дверь, откуда даже крик доносится еле слышным, облагороженным жужжаньем, и там, в массивном кабинете, на ярком солнце, стоя на пушистом ковре, дрожащим, молящим голосом сказала:
— У нас уже есть свой Щенков: Синюхин А. П., теперь они объединятся, они быстро найдут друг друга, и будет жуткое дело.
И у того, кто все мог и никого не боялся, даже у того за очками, как у кобры, дрогнула какая-то точка. И он поднял трубку белоснежного телефона и позвонил в институт, где раньше работал Щенков, начальнику отдела кадров.
— Беспокоит Бессмертный, — сказал он, — как здоровье, как давление? А ты на перцовку не налегай, пей сухое. Слушай, между прочим, что это за деятель у тебя такой был, Щенков Н. Н.?
— Все у него в порядке, ажур! — радостно сказал начальник того отдела кадров. — А характер — так ведь у каждого свой характер. Он может нравиться и не нравиться.
Ну, тут уже все поняли, что дело плохо. Чистый, отпечатанный приказ о зачислении Щенкова, лежащий в сафьяновой папке «На подпись», вынули, разорвали и бросили в корзину.
На следующий день Щенков пришел на работу. Когда он вошел в отдел, стало тихо, даже калькулятор Фазин перестал в углу щелкать на арифмометре и, нагнувшись, сделал вид, что проверяет колонку цифр.
Щенков был как раз такой, каким и должен был быть, — маленький, худенький, с острым, песьим бледным личиком, будто злость выпила всю его кровь.
— Грима такого не придумаешь, — прошептала машинистка Элеонорочка и закурила сигарету.
Щенков прямо прошел к начальнику отдела, сидевшему отдельно, за фанерной перегородкой.
Но кабинетик был пуст, тогда Щенков сел за свободный стол и стал ждать.
Все в отделе с интересом и страхом следили за ним, казалось, он сейчас должен выкинуть какой-то номер, и Элеонорочка, не отрывая от него глаз, печатала вслепую, а Фазин сделал ошибку, вскрикнул и стирал ее ластиком.
Из других отделов приходили поглядеть на Щенкова. Выходили в коридор и говорили:
— Сидит, посматривает и, кажется, что-то записывает.
Щенков сидел отрешенный, обидчивый, он был здесь и все-таки еще не здесь, он уже отвечал за всех и за все, за все, что они делают и думают, могут сделать и могут подумать.
Вдруг он встал, подошел к техническому секретарю отдела и, указывая на висевший над столом список, спросил:
— А это что за фамилии?
Весь отдел затаил дыхание, а у Фазина сам по себе защелкал арифмометр, и Фазин побледнел — это была плохая примета.
В это время пришел начальник отдела.