Выбрать главу

Тае было пять лет, а Толя старше ее на четыре месяца. И всегда они цапались. Утром, только выйдут из своих комнатушек, коридор тотчас же поделят пополам, проведут мелом линию: «Это моя, а это твоя. Не ходи на мою половину».

Весь день только и слышно:

«Не трогай нашу скамью для корыта», «А вот я трону ваш шкафчик».

Где бы Тая ни стояла, Толя пройдет и обязательно заденет ее, хоть чуточку, и скажет: «У, гадюка!»

А когда Тая ложилась спать, Толя начинал греметь железками. И на жалобу Таиной матери мать Толи говорила: «Толечка, перестань, барыня легла спать».

Недавно я узнал, что Толя и Тая поженились. Регистрация состоялась во Дворце бракосочетаний Бауманского района.

ВОР ПЕТЯ

Милютина, профессора музыки, в бане обокрали. Забрали все подчистую, даже подтяжки, и по номерку получили пальто на вешалке. Милютин, в простыне, босиком, пошел к автомату и позвонил домой, чтобы принесли одежду.

На следующий день в квартире раздался телефонный звонок.

— Вы Милютин? Мы вас по недоразумению обидели. Все вернем. Мы слышали вас в филармонии.

— Вы ходите в филармонию? — спросил Милютин.

— Да. Много народу бывает. Самая работа идет. Мы вам все вернем, правда, уже часть продана, но деньги вернем.

— Ничего не надо, — сказал профессор. — Верните записную книжку и старые часы.

— Хорошо. К кино «Арс» придет мальчик и все принесет. Только вы его не задерживайте, это ни к чему, мальчик ничего не знает.

Пришел мальчик.

— Вы Милютин? Вот вам передали.

К вечеру позвонили по телефону.

— Это Петя говорит. Ну, принес мальчик?

— Да.

— А то мы его сейчас проверяем на работе.

Потом стал изредка названивать:

— Говорит Петя. Как живете, профессор?

Однажды позвонил:

— Говорит Петя. Приходите, профессор, на свадьбу. Будут цыгане.

— Нет, не могу, много работы.

— Товарищ Милютин, ну что работа, жить надо!

НА ТЕРРЕНКУРЕ

— Познакомились мы с ним на терренкуре, в Кисловодске, — рассказывал литератор Н. — Он был всегда в должности, сколько себя помнит, еще с юности. И вид, и походка, и рассуждения особо значительные, чрезвычайно уважающие себя и непререкаемые. Сейчас после очередного пожара он был в опале, но не особенно унывал и в уверенности, что скоро позовут, ходил по золотым дорожкам, отдуваясь.

После терренкура зашли мы на почту, я получил бандероль — только что вышедший из печати сборник рассказов.

Его первый вопрос, как только он взял книгу в руки:

— Сколько вы получаете за этакую книжонку?

Хотелось мне ответить: «…А вы за работенку?», но я сдержался и сказал:

— Ну, я не помню, тут есть и старые рассказы.

— Нет, а все-таки, а все-таки.

— Ну, тысячи две, не больше.

— Две тысячи? За это? Нет, все-таки, как хотите, я ведь очень уважаю писателей, но вот за рубежом, — партия ведь послала меня на загранработу, — писатели все служат, они не могут прожить на гонорар. И у нас, по-моему, писатели должны где-то работать, тогда они и жизнь будут знать.

— А вот вы бы днем — каталем, — сказал я, — а вечером на дипломатических раутах.

— Ну, вы не утрируйте! Вот Пушкин ведь работал в Иностранной коллегии, и Лермонтов был в армии, а Толстой был помещик. Если бы у нас все писатели работали на заводах, ну, в многотиражках или замначальника цеха, вы представляете, как это было бы хорошо. И как это обогащает! Поработали, а потом, прийдя домой, описали. Это было бы прекрасно.

— Но ведь тогда бы они получали и зарплату и гонорар!

— Ну, это можно было бы сбалансировать, — пообещал он.

ПРИЕМНЫЙ ПОКОЙ

Артист принес «тенора» — канарейку. Он привык, утром «тенор» поет, а вчера тот вдруг замолк, надулся, нахохлился, как солист, которому не дали ставки! Оказалось, воспаление голосовых связок. Прописали одну каплю пенициллина.

Мальчик принес в корзинке ежа. Разбили бутылку, и ежик накололся. Его направили к хирургу.

Две девочки притащили завязанную в платок черепаху, она что-то проглотила. На рентген!

Маленькая старушка пришла с судком и попросила свидания с лиловым шпицем, — он стал лысеть и его срочно положили в больницу.

Шпиц вышел сердитый, неразговорчивый и какой-то отчужденный, но, увидев судок, тотчас же, рыча, уткнулся в него, а старушка умильно приговаривала:

— Ешь, ешь, проголодался на рационе.

НОВОСЕЛЬЕ