А макакенок схватил луковицу, осмотрел ее со всех сторон: «Откуда начинать?» — и быстро, как взрослый, стал шелушить и разбрасывать вокруг. Наконец кусочек сунул в рот и скривился: «Ой, горько!» Кинул луковицу, вскочил на сетку: «Антре!» — и перекувырнулся.
В клетку кинули дольку апельсина. Макакенок тотчас же потянулся к ней. Макак ударил его по руке: «Иди погуляй!» Макакенок прижал руку к груди: «Дай кусочек, жалко тебе?» Но макак-папа уже лизал апельсин, и макакенок побежал вверх по сетке, сделал несколько стоек, повис вниз головой, как бы разгоняя тоску, и вернулся назад.
Старый узконосый макак без устали лизал и лизал в свое удовольствие апельсин.
Макакенок протянул руку: «Ну дай уж корочку!»
Макак отвел руку с апельсиновой коркой за спину.
Макакенок схватил себя за волосы, за уши: «Ой, ой, зажимает!» А потом сел перед макаком, умильно глядя ему в глаза: «Дай, дай!» Открыл рот, стал пихать в него лапу: «Видишь, я правильно буду кушать, не бойся!»
— Дай, дай! — крикнул один мальчик и так стукнул по сетке, что она зазвенела.
Макак вскочил, макака длинной рукой схватила в охапку макакенка, и одним прыжком они все трое оказались под потолком, сердито глядя вниз: «Не суйся не в свое дело! Макаки сами разберутся в своем семействе!»
ДИКОБРАЗ
Клетка дикобраза почти всегда пуста. Люди проходят и говорят:
— Обожает в норе сидеть.
И вдруг из норы высунулась короткая тупая морда и шумно понюхала воздух; что-то ей не понравилось, и она исчезла. Через некоторое время опять появилась морда, понюхала, на этот раз ничего, понравилось, и, щурясь на свет, вылез уединенно живущий дикобраз. Неверными шагами жителя темницы он медленно и неуклюже, все время как бы ощупывая, есть ли еще под ним почва, двигался по клетке.
Но при первом же крике «Дикобраз!» — он остановился и с треском поднял все иглы: «Видишь, как мне вредно волноваться!» И, гремя седыми иглами, он убежал в подполье.
Так он все время и сидит в темной норе и бережет свое сердце.
Для чего?
АНТИЛОПЫ
В антилопнике приятно пахнет деревенской конюшней — сеном, отрубями, кизяком.
И только вошли маленькие дети, тотчас же к сетке подбежала нильгау, грациозная, словно из кости выточенная антилопа с нежными, насквозь просвечивающими розовыми ушами, и стала глядеть на них добрыми, умоляющими глазами. Девочка протянула ей кусок булки, и нильгау осторожно слизнула его языком.
— А больше ничего нет! — сказала девочка.
Антилопа потерлась мокрым, милым, бархатным носом о сетку: «А ничего мне и не надо, только хорошее отношение».
Она сорвалась с места и, стуча копытцами, сделала круг, по дороге схватила сено и принесла к сетке торчащий, как усы, пучок: «Хочешь мое?»
— Ешь, ешь, — сказала девочка.
Нильгау с хрустом, глубоко дыша, сжевала сено и взглянула на девочку: «Вкусно!»
Мальчики наперебой протягивали руки и щекотали ее мокрый, бархатный покорный нос.
«Гав-гав-гав!» — вдруг злобно и завистливо залаяли за их спиной.
У толстых железных прутьев стоял низкорослый антилопа-гну с туловищем лошади и рогатой головой быка и сердито, из-под белых замороженных бровей, глядел на них красными глазками: «Все ейная и ейная жратва!..»
Когда дети подошли и к нему, он ударил рогами о сетку: «Ненавижу!» Потом повернулся и нахально помахал куцым седым хвостом: «Вот вам, бездельники!»
А нильгау стояла у сетки и смотрела большими, ласковыми, печальными глазами и хотела сказать детям что-то хорошее, доброе, всепрощающее.
ФЛАМИНГО
На берегу озера освещенный зарей фламинго, весь какой-то радостный, светящийся, стоит на одной ноге и с надеждой смотрит прямо в лицо солнцу: «Вот наконец сегодня, именно сегодня случится то, чего я жду всю жизнь!»
«Гонг! Гонг!» — говорит он сам себе и, взмахнув алыми, словно охваченными огнем, крыльями, на длинных розовых ногах бежит по воде и, разбежавшись, как с аэродрома, взмывает в воздух.
И в ясное солнечное утро, когда так далеко все видно, красивый стремительный полет этой птицы как бы говорит: «Не ждите, летите сами навстречу своему счастью!»
ИНДЮК
Неизвестно отчего, ему вдруг приходит в голову: «Индюк я или не индюк?»
И тогда он отходит в уголок и начинает медленно надуваться, словно кто-то накачивает его насосом. С треском поднимаются перья, и веером разворачивается хвост, индюк урчит, сам себя раззадоривая и взвинчивая.