– Господи, помилуй! Час от часу не легче! Не хватало нам фейерверков! Еще лес спалят.
Грохот доносился из пустующей усадьбы Григорово, выставленной на продажу за долги. И по всему выходило, что кто-то в отсутствие Татьяны Андреевны купил соседнее имение и нынче празднует новоселье. Закружились тоскливые мысли на тему предстоящего визита в банк с просьбой об отсрочке по закладным. Вероятнее всего, отсрочку не дадут, ибо Привольное уже заложено-перезаложено, и в скором времени имение выставят на продажу, и новые хозяева их усадьбы так же, как нынче в Григорово, будут давать салют в свою честь. Погруженная в невеселые размышления, графиня стояла у окна до тех пор, пока семнадцатилетняя Вера не ворвалась в гостиную, радостно кинувшись на шею матери. Отстранившись от дочери, графиня холодно спросила:
– Почему ты мне не написала?
– О чем, мама? – округлила глаза девушка.
– Обо всем этом свинстве, – Татьяна Андреевна театрально обвела комнату рукой. – И что отец пропил деньги, отложенные для банка.
– Но, мама, откуда мне было знать? Как только вы уехали, я сразу же перебралась к Сонечке. У них так весело! Каждый день гости! А вчера была новая соседка, Ангелина Лившиц, ее семья на днях поселилась в Григорово. Та самая Ангелина Лившиц! Представляете, мама? Сошедшая с небес дочь шоколадного короля!
История с девочкой-ангелом в свое время наделала в Москве немало шума. Кондитерская Бенедикта Лившица на Никольской улице ничем не выделялась среди прочих заведений подобного рода до тех пор, пока однажды теплой летней ночью под двери магазинчика не подбросили корзинку с новорожденной малышкой. Закутанная в розовые пеленки, крохотная девочка была довольно мила, и обнаруживший ее ранним утром Бенедикт счел это знаком судьбы и решил оставить малютку себе. А развернув пеленки, так и ахнул – на спинке у младенца были крылья!
Падкие до сенсаций журналисты тут же расписали этот случай во всей красе, и в кондитерскую на Никольской толпами повалили покупатели, желая лично увидеть то самое крыльцо, на котором стояла корзинка с крылатой девочкой, и на добряка-немца, удочерившего маленького ангелочка. Хозяин был рад каждому любопытному и не только охотно рассказывал, но и показывал всем желающим крохотную Ангелину – так он окрестил свою названую дочь.
На фоне шумихи вокруг подкидыша бизнес коммерсанта пошел в гору, и вскоре немец открыл несколько новых магазинов в Москве и Санкт-Петербурге. И даже построил кондитерскую фабрику, назвав ее своим именем. Вскоре фабрика Лившица получила мировую известность, ибо владелец ее не только производил отличные конфеты, но и умел их выгодно подать. Изделия упаковывались в красивые коробочки, отделанные шелком, бархатом и кожей, с витиеватой надписью: «Бенедикт Лившиц. Товарищество паровой фабрики шоколада, конфет и чайных печений». Расчет был на то, что эти коробочки, расписанные такими замечательными художниками, как Врубель, Бакст и Бенуа, рачительным хозяйкам будет жалко выбрасывать, и, стоя на полках, упаковки от сладостей послужат напоминанием о фабриканте и его продукции.
С этой же целью выпускались яркие географические карты с подробной информацией об изображаемой стране и непременной фирменной подписью Бенедикта Лившица. Позже в коробки с конфетами и печеньем стали вкладывать коллекционные открытки, составляющие серии бабочек, птиц, рыб, первобытного строя, костюмов народов мира, художников и их картин. Затем коммерсанту пришла в голову еще более замечательная идея – сочинить для каждого сорта «конфект» свою музыку, а ноты вложить в те самые красивые коробочки с фирменным логотипом. И вскоре талантливый композитор, специально приглашенный на фабрику, уже сочинял «кондитерские мелодии» – «Кекс-галоп», «Вальс-монпасье» и «Танец какао».
К совершеннолетию Ангелины фабрика ее приемного отца уже имела несколько наград Всероссийских мануфактурных выставок, получила Гран-при на Всемирной выставке в Париже, и Лившиц даже удостоился звания поставщика двора Его Императорского Величества. Бенедикт, слывущий большим оригиналом, был уверен, что удачу ему принесла крылатая дочь. Она часто появлялась на балах и торжественных приемах, и под платьем с неизменно закрытой спиной проступал небольшой бугорок, глядя на который злые языки уверяли, что это совсем не крылья, а горб. Но немец только отмахивался от досужих сплетен – болтайте что хотите, я-то знаю!