— Ну и прекрасно, Баяндин никогда еще не подводил нас! — уверенно сказал Нестеров.
Он торопливо попрощался и вышел. Сергей был уже в коридоре, когда Палехов открыл дверь и крикнул вслед:
— Тут Суслов просит прикрепить Меньшикову к его отряду. Он торопится закончить с разведками руды. Как, ты не против?
Нестеров остановился. Лицо Палехова ничего не выражало, кроме готовности поступить так, как захочет Нестеров. Теперь, когда Нестеров назначен начальником отряда, Варя и в самом деле может уйти. Но зачем было Палехову говорить об этом? Ведь он же знает, как Нестерову нужен каждый человек! Сергей поморщился и сказал:
— Спроси у нее, это ее дело.
— А, хорошо, хорошо! А то мне сказали, что вы поссорились. Неудобно, знаешь, когда в отряде ссора. Ну, если ничего, так я откажу Суслову, да, да…
Дверь закрылась. Нестерову представилось, что Палехов стоит за этой дверью и тихонько хихикает, потирая потные руки. Сжав кулаки так, что побелели суставы, Нестеров выскочил на улицу и торопливо пошел в райком.
Нестеров не заметил, как оказался на берегу реки. Ледяные закраины увеличились со вчерашнего дня, но солнце опять начало пригревать и расцвечивало их всеми цветами радуги. Вода отяжелела и не плескалась в берега.
Был уже конец октября, однако зима запаздывала. Снег все время падал на теплую землю и стаивал на следующий же день, а то и через несколько часов. От этого тепла и мокрого снега кончились все дороги, болота вокруг городка развезло, вода в реке прибывала на метр в сутки. Если ждать санного пути, придется просидеть в городе еще две-три недели, а Нестерову не терпелось приняться за дело.
От пристани отходил последний пароход этой навигации. По всему берегу стояли провожающие. Пароход увозил призывников в армию.
Осенняя вода сорвала крайнюю запань[16], и уносила в низовья заготовленный лес. Работницы комбината плыли на утлых лодках, вылавливая древесину. Бревна прижимали их суденышки к льдинам и берегу, слышались жалобные выкрики плотовщиц. Пароход уходил, разводя длинную волну. Призывники стояли на корме и подавали женщинам советы, как задержать бревна. На берегу плакали провожающие.
Кто-то тронул Нестерова за локоть. Оглянулся — Саламатов. Рядом с ним с непокрытой головой — директор комбината; должно быть, он так и выбежал из кабинета, увидев аварию на запани. Саламатов сказал:
— Ты ко мне, Сергей? Хорошо. Дай только отчитать этого человека. Больше ста кубометров леса упустил! Это же целый тираж номера «Правды»! А к весне начнет говорить, что у него леса нет, потому и простаивают цехи. Нет, ты готовь сани летом…
Директор устало опустился на кучу бревен, достал большой шелковый платок и вытер пот, крупными каплями стекавший по лбу.
— Ну что ты говоришь? Что говоришь? У меня сплав срывается! Сто тысяч кубометров вмерзает в лед в верховьях. Я поставил на работу всех женщин. Но какие же они сплавщики? Ты же видел! В верховьях цинга, а пароходы все на перевозке военных грузов…
Саламатов передразнил его:
— Бабушка, дай воды напиться, а то я так голоден, что и переночевать негде.
Лицо его было каменным. Он не улыбнулся своей шутке. Директор вдруг съежился, сделался каким-то незначительным, почти незаметным. А Нестеров знал его за независимого человека — «высокатного», как говорят на Урале.
— Я думаю послать в верховья своего заместителя, — сказал директор. — Пусть на месте принимает меры.
— А потом обвинишь его в нераспорядительности? — спросил Саламатов. — Ишь какой хитрый! Нет, этот номер не пройдет — луза узкая. Если под суд, так уж тебя. — Директор побледнел, и Саламатов, мельком взглянув на него, добавил скучным голосом: — Ну и меня, само собой разумеется.
— Да мы-то при чем? — не выдержал директор.
— При деле. А раз дело плохо, значит, и мы никуда не годны.
Он подумал немного, глядя с горы на реку, напоминавшую своими изгибами и притоками оголенное растение, приколотое на картон гербария. Далеко на севере по берегу реки находились редкие лесозаготовительные пункты. Сейчас людям там угрожала цинга. Красногорск считался районом северного завоза, и все завозилось для населения на целый год в несколько весенних рейсов и переправлялось на север мелкосидящими пароходами. Потом река мелела, и оставались только вьючные тропы по болотам и берегам.
А когда война в прошлом году завладела пароходами, район сел на голодный паек. Саламатов вызвал старых бурлаков, которые еще в прошлом столетии водили по реке баржи чугуна с маленьких доменных печей, открытых в верховьях предприимчивыми французами, и поднимали туда купеческий хлеб. Саламатов совещался с бурлаками и лоцманами два дня. На третий бурлаки со своими дочерьми, снохами и невестками вышли на реку и начали прорубать бечевник[17], заросший деревьями. Лоцманы и водоливы из всех прибрежных сел вышли тоже на работу. И через пять дней тропа была готова. Саламатов собрал все мелкие суда, и старые бурлаки впряглись в лямку рядом с внуками. На плесах дежурили колхозники с лошадьми. Лямку привязывали к хомуту, и лошадь тащила баржу по ровному плесу. Моторные катера комбината стояли на перекатах и подхватывали караваны, когда люди и кони выбивались из сил.