Едва за торговцами из Чащоб затворились двери, как он стремительно обернулся и напустился на Малту. То есть прямо-таки схватил ее за плечо и хорошенько встряхнул!..
- Где твоя бабушка? - спросил он негодующе. И, прежде чем она успела ответить, потребовал: - Где твоя мать?
Она могла бы соврать. Могла бы заявить, что они уже прошли в зал, а она задержалась подышать вечерней прохладой. Но вместо этого Малта ответила просто:
- Я приехала одна! - Отвела глаза и заговорила тише, спокойней, как подобало при беседе двух взрослых людей: - Видишь ли, с тех пор как не стало дедушки, они заделались совсем домоседками. Это очень грустно видеть. Но я-то понимаю, что, если я не буду выходить в свет, то просто сойду с ума! Ты себе представить не можешь, какое мрачное у меня было вре...
Она успела только ахнуть - Рестар крепче стиснул ее руку и силой впихнул внутрь кареты:
- Живо! Живо полезай, говорю, пока кто-нибудь тебя не увидел! Я надеюсь, ты ни с кем не успела переговорить?
- Я... нет! Только с Дейлой и ее братом. Я только что приехала... Отпусти, Давад! Платье помнешь!..
Его поведение потрясло и напугало ее. Загнав Малту в карету, он решительно влез туда следом за ней. "Да что у него на уме, в самом-то деле?.." Малте доводилось слышать россказни о самых невероятных поступках, совершаемых мужчинами в угаре страсти и похоти. Но чтобы Давад Рестар?.. Как отвратительно! "Да он же... старик!"
Усевшись, он стал захлопывать дверцу, но на сей раз упрямый замочек наотрез отказывался защелкиваться. Так и пришлось Даваду просто придерживать дверцу рукой.
- Кучер!.. - крикнул он. - Живо к городскому дому Вестритов! - И рявкнул на Малту: - А ты сядь! Я тебя домой отвезу.
- Нет! - вскочила Малта, - Выпусти немедленно!.. Я пойду на бал!.. Ты не смеешь так со мной поступить!.. И вообще... ты мне не отец!
Торговец Рестар, тяжело переводя дух, держал непослушную дверцу. Лошади взяли с места, карета дернулась, и Малту бросило на сиденье.
- Да, я тебе не отец, - кивнул Давад. - И за это я склонен возблагодарить Са, ибо поистине не знал бы, как с тобой поступить, будь ты моей дочерью! Бедная Роника... Это после всего, что она за этот год вынесла! Казалось бы, хватит ей и того, что тетка твоя исчезла неизвестно куда - так тут еще и ты самовольно заявляешься на бал праздника урожая... разодетая, точно дешевая джамелийская потаскуха!!! Что скажет твой отец, когда все узнает?
Он вытащил из рукава обширный носовой платок и вытер покрытый испариной лоб. Малта отметила про себя, что на нем были синие штаны и камзол - все те же, что он надевал и в прошлом году, и в позапрошлом. Костюм был явно тесноват в талии, а внутри кареты попахивало кедром: наверняка этот камзол так и провалялся в сундуке со времени прошлого бала. "И он еще осмеливается меня поучать по части модной одежды!!!"
- Это платье, - сказала Малта, - мне сшили на заказ! Специально для сегодняшнего бала!.. На деньги, которые мне папа именно с этой целью оставил!.. Так что совсем даже он не рассердится, узнав, что я их потратила так, как он сам предложил!.. А вот зачем ты похитил его дочку прямо на улице и куда-то ее против ее воли повез - этим он точно поинтересуется!..
Она много лет знала Давада. Ей было отлично известно, как легко он шел на попятный, стоило ее бабушке повысить на него голос. Малта очень ждала, что и у нее получится так же... К ее немалому удивлению и досаде, Давад только фыркнул.
- Пусть, пусть придет и спросит меня, когда возвратится. И я ему расскажу, как пытался спасти ваше доброе имя. Неужели у тебя никакого стыда нет, Малта Вестрит?.. Сопливая девчонка... одеваешься, как самая настоящая... хм... Да еще и смеешь явиться в таком виде на бал!.. Теперь остается только молить Са, чтобы оказалось, что больше никто тебя не узнал. И, что бы ты тут мне ни задвигала - нипочем не поверю, что твои мама с бабушкой хоть отдаленно подозревали об этом платье и о том, что ты собралась на бал... в то время, когда порядочной девочке следовало бы носить траур по дедушке!
И на это тоже она могла бы ответить достойно. Причем дюжиной способов. Через неделю она придумает множество вариантов и даже будет в точности знать, как именно следовало бы произнести тот или иной. Но... все это позже. А в тот момент в голову ей не пришло ни единого толкового слова, и она молчала, снедаемая беспомощной яростью, а карета, покачиваясь, неумолимо несла ее домой.
Когда они прибыли, Малта не стала дожидаться, пока Давад вылезет из кареты, - протолкалась мимо него и первая поспешила к знакомой двери. К сожалению, при этом за дверцу экипажа зацепилась кисточка на юбке. Малта услышала звук рвущейся ткани и обернулась с восклицанием отчаяния... слишком поздно! Кисточка, а с нею кусок зеленого шелка в руку длиной уже свисали с дверцы. Давад мельком посмотрел на утраченный лоскут - и захлопнул дверцу, как припечатал. Прошел мимо Малты к двери дома и громко позвонил, призывая слуг.
Ему ответила Нана... "О Са, почему именно Нана?" Старая нянька сердито уставилась на Давада. Потом - на Малту, которая ответила на ее взгляд со всем возможным высокомерием. На мгновение Нана приняла вид оскорбленный и недоумевающий... Потом ахнула от ужаса. И завизжала:
- Малта!.. Это ты или не ты? Что ты наделала!.. Что же ты наделала!..
На эти вопли, естественно, немедля сбежался весь дом. Сперва появилась мать - и буквально расстреляла Давада Рестара негодующими вопросами, ни на один из которых он не сумел ответить. Потом выплыла бабушка - в ночной рубашке и халате, с волосами, увязанными в ночной платок. Для начала она отругала Кефрию за шум и крик, поднятый посреди ночи... При виде внучки бабушка внезапно покрылась бледностью. И сразу отпустила всех слуг, кроме Наны, да и ту отправила готовить чай. Потом бабушка крепко ухватила Малту за запястье и потащила ее через зал в комнату, которая была раньше дедушкиным кабинетом. Вот все собрались внутри, в том числе Кефрия и Давад... и только тогда бабушка обратилась к Малте.
- Изволь объясниться! - приказала она.
Малта выпрямилась:
- Я очень хотела пойти на бал Подношения. Папа сказал, что мне можно! И притом - во взрослом бальном платье, достойном молодой женщины! Я не сделала ничего такого, чего стоило бы стыдиться!
И сама залюбовалась достоинством, с которым все это выговорила.