— О Зевс!
— О Гера!
Сверху они виделись нам распластанными на земле пятнами, темными, потому что их не пронизывали солнечные лучи; для нас они были чем-то вроде игрушек, ничуть не похожих на весь остальной мир.
Однажды утром на высоком берегу Фьюмекальдо мы увидели троих мальчиков (позднее я узнал, что их звали Сенарх, Лемний и Мелеагр), купавшихся в источнике, мокрых и сияющих на солнце; они смеялись и пели — никогда прежде я не видел, чтобы люди так веселились. Аполлодор, по натуре чувствительный до слез, попросил меня спрятаться с ним в дубках, откуда можно было незаметно наблюдать за этими мальчиками.
Они играли, как играют все молодые, как играют птенцы. Пили из источника, а потом нагие бросались в его воды, плескавшие во все стороны. Возле источника вился плющ, росло гранатовое дерево и два рожковых. У Лемния были золотистые волосы. Он без устали резвился в источнике, то ныряя, то вновь появляясь на поверхности воды, то бросая камешки в воздух.
— Гляди, гляди! — все повторял Аполлодор.
Сенарх же, как видно, был тихого нрава, он чутко вслушивался во все звуки вокруг, будь то малейший шорох на земле, вздох ветра среди листьев или отдаленный гул.
Третий, Мелеагр, забравшись на рожковое дерево, из тростинки мастерил свирель. Никогда раньше я не видел музыкальных инструментов.
— Что это он делает? — спросил Аполлодор.
Лемний между тем валялся в высохшей траве на лужайке, отлого поднимавшейся над источником. Кругом не слышно было ни звука, молчали даже цикады. Наверху, над горами Камути, день наливался зноем.
— Летим отсюда! — воскликнул я. — Это все равно что глазеть на рыб или лягушек, резвящихся в реке.
Помимо прочего, в негустой тени деревьев меня охватывала ужасная сонливость, а я всегда противился этому.
— Ну еще немножко, — попросил Аполлодор и принялся склевывать муравьев, которые длинной вереницей ползли по ветке.
Вдруг я услышал:
— Свирель готова. Я начинаю.
Говорил Мелеагр.
Я уже было расправил крылья, собираясь взлететь, как вдруг услышал низкий, дрожащий звук свирели. Я прислушался.
— Никогда такого не слышал, — сказал я.
Конечно же, тростник этот отнюдь не был мыслящим, да и Мелеагр не особенно старался, играя на нем, но его мелодии, разносясь в вышине, отдаваясь внизу, в лощинах, проникая в самые потаенные уголки, нежно всколыхнули травы и листья.
— Что это? — спросил Аполлодор.
Я не ответил. Звук свирели окреп, стал увереннее, повинуясь, быть может, какому-то властному чувству, и с порывами ветра явственнее доносился до нас.
Аполлодор оглядывался по сторонам, думая, будто в лесу запела какая-то неведомая птица. Кто знает, возможно, это уже случалось в давние времена.
— Это отсюда! — воскликнул я.
И указал ему на лужайку и на источник.
— О-о-о! — удивился он.
С этого дня мы стали почти друзьями Мелеагра, Сенарха и Лемния.
Мы находили их в самых неожиданных местах, и если почему-либо нам не удавалось их увидеть, наша неустанная погоня за ними казалась мне ужасной глупостью, я хмурился и мрачнел.
— Летим же, ну? — говорил Аполлодор. — Какая муха тебя укусила? Вернемся в гнездо.
Чаще всего юноши направлялись к потоку или в поля, заросшие лакричником — они вырывали его из земли и высасывали сладкий сок, — или же лазали по деревьям, выискивая поздно созревшие плоды.
Сверху мы вдруг замечали их круглые головы, сплошь засыпанные листьями или кусочками коры, и, даю вам слово, это не были противные животные. А они не замечали нас, ведь долина была полна птиц, бороздивших воздух над нею.
Однажды мы обнаружили их в зарослях терновника — кто знает, что им там понадобилось. Аполлодор, до безумия боявшийся цветов терновника, уселся ко мне на спину, а я все глядел на них, и мне вдруг показалось, что я вижу какую-то новую грань бытия. Лемний меня заметил.
— Поглядите-ка! — воскликнул он.
— Что там? Что? — спросили другие двое.
— Какой огромный ястреб, — заметил Сенарх.