В испуге они пустились наутек, пробираясь под ветвями. Мы полетели вслед. Но Лемний сказал:
— Прогоним их! — и уже приготовил камни.
Это было на равнине Ваттано. Мы летели над высоченным кипарисом.
— Летим отсюда! — сказал Аполлодор. — К чему терять время?
Они стали швырять в нас острыми камешками, свистевшими в воздухе вокруг огромного дерева.
— Давай нападем на них, — предложил Аполлодор.
Один камень угодил в меня. Я взлетел выше.
— Они удирают! — крикнул Мелеагр: задрав голову, он смотрел на нас.
Я стал медленно спускаться, ввинчиваясь в воздух по спирали, и с распростертыми крыльями опустился на бугорок.
— Какой же он большой, — снова сказал Сенарх.
Лемний, самый смелый из троих, попытался ударить меня тяжелым камнем. А я, едва оторвавшись от земли, бросился к ним, словно желая вцепиться в них когтями. Они отскочили в сторону. Сенарх бросился на раскаленную солнцем землю.
— Берегитесь! — крикнул Мелеагр.
— Зачем вы бросаете в меня камнями? — спросил я.
Они растерянно взглянули на меня — думаю, удивились, услыхав, что я умею разговаривать не хуже их.
— Кто ты? — спросил Лемний.
— Апомео.
Я улетел от них, широко взмахивая крыльями, и вместе с Аполлодором удалился в сторону каменистой и бесплодной равнины Камути.
И все же мне стало веселее. Это было избавление от навязчивых идей и беспросветной тоски, которые преследовали меня так неотступно, словно были началом и концом меня самого.
Мы стали друзьями. Как я понял сразу, ничто не омрачало души этих мальчиков.
Мы встречались на равнине Ваттано, возле кипариса. Лемний привязался ко мне больше всех, а вот Сенарх поглядывал на меня с недоверием. Мелеагр приносил нам еловые шишки, груши, плоды рожкового дерева. Аполлодор подшучивал над всеми, иногда даже спрыгивал мальчикам на плечи.
Как-то утром они взобрались к нам на кипарис — а это, уверяю вас, было совсем нелегко, ведь ветки его росли так густо и все кверху, сплошь облепленные пучками хвои.
— Как это вы сумели забраться так высоко? — спросил Аполлодор, летая над остроконечной верхушкой кипариса.
— Подумаешь! — ответил Лемний.
Сенарх смотрел вниз, приглаживая свои черные волосы. Потом сказал:
— Сверху все кажется другим.
То была истинная правда, с высоты всякая вещь представлялась совсем другой, даже выжженные солнцем кусты и травы сливались в далекое желтое пятно.
Мы потом еще много раз встречались на этом дереве. Когда налетал порыв ветра, они раскачивались взад-вперед, вправо-влево — просто так, ради удовольствия.
— Как хорошо! — восклицали они.
Лемний однажды сказал мне, что ему часто хотелось летать и он думал отрезать крылья у какой-нибудь птицы и приделать их себе. Я засмеялся, услыхав это. Аполлодор тоже.
— Ничего не выйдет, — сказал он, — Вы животные совсем другой породы.
Мальчик обиделся на нас; сам того не замечая, он слегка отворачивал голову, а потом почти повернулся к нам спиной. С одной стороны мы видели долину Инкьодато, с другой — гору Минео, всю залитую светом. И тут Аполлодора, как всегда, осенило.
— Апомео, ты ведь сильный, — сказал он мне. — Посади их к себе на спину.
— Да ты что? Разве это так просто?
— Хи-хи, — усмехнулся Аполлодор. — А ты попробуй.
Первым захотел прокатиться Лемний. А я подумал, что буду смешон, если превращусь в жалкое вьючное животное, и уже хотел взвиться и улететь к Треццито, к пологим склонам, поросшим оливами.
— Стой, куда ты? — крикнул Лемний.
Мелеагр сомневался в успехе этой затеи.
— Не стоит, не надо, — уговаривал он.
В конце концов я согласился. Лемний весил немало, поэтому я напряг спину и старался летать невысоко, выполняя все маневры ловко и осторожно.
Потом я медленно, на небольшом размахе крыльев стал спускаться. Лемний обхватил меня за шею и смеялся, видя, как земля словно раздвигается и приближается к нам; затем я улетел с ним в глубь равнины, так далеко, что остальные, ожидавшие нас на кипарисе, скрылись из виду.
Аполлодор летел сзади, крича:
— Прекрасно, замечательно!
И тут же:
— Видишь, вон там?..
И указывал мне на ящерицу, мелькнувшую среди цветов и ягод ежевичного куста.
— Чи-чи, чи-чи!
Не знаю, что означало это восклицание: насмешку надо мной или размышления вслух о нечаянно увиденном.
Я вернулся назад, не скрою, очень усталый. Сенарх тоже захотел полетать. Я понес его к Сантарпинуцце, где на глинистом участке между холмом и долиной цвели огромные агавы. Аполлодор смеялся, летя за моим хвостом, радуясь или, быть может, потешаясь надо мной, и сообщал мне — сам я этого видеть не мог, поскольку мне трудно было повернуть голову, — что наше подобие ложится тенью на озаренные светом поля.