— Очень на это надеюсь, — сказала Линн. — Но я приобрела в качестве первой актрисы Англии такую широкую известность, что порой мне кажется, у меня на груди изображен государственный флаг.
— Мы все очень гордимся тобой.
В голосе Мэри опять прозвучала еле заметная насмешка.
— Хватит, давай прекратим эти разговоры. Все уже решено! Объявления в газетах появятся через два дня, и остается только молить Бога, чтобы какой-нибудь пронырливый журналист не узнал правду о моем настоящем возрасте.
— Не думаю, что это возможно, — возразила Мэри. — Нам удавалось сохранить его в тайне все эти годы. Последнее предположение прессы было.., дай мне вспомнить. Я куда-то отложила газету.
— Тридцать два! — коротко напомнила Линн. — И хочу тебе сообщить, что именно столько лет Эрику де Сильва.
— Удачное совпадение.
— Да, очень, — сухо согласилась Линн, но было заметно, что эта проблема не дает ей покоя. Она встала с пуфика у туалетного столика и по голубому мягкому ковру подошла к окну. Отодвинув тяжелые шелковые портьеры, цвета персика, она стояла и смотрела на Беркли Сквер.
Это было очень похоже на Линн, иметь дом именно на Беркли Сквер, в ее стиле был и длинный, серебристо-серый роллс-ройс, стоявший перед входом в дом. Линн Листелл была не только сама шикарна, но и имела все необходимые атрибуты шика.
Один из известных театральных продюсеров написал не так давно, что она является единственной актрисой на английской сцене, обладающей этим качеством. Достаточно трудно объяснить, что это такое, но шик присутствовал во всем — в каждом ее жесте, в манере входить в дверь, в глубоко посаженных глазах, и даже в том, как одежда облегала каждый изгиб ее фигуры.
Люди, настроенные к ней не очень доброжелательно, говорили, что она где-то брала уроки обольщения. И это могло быть правдой, так как каждое слово, ею произнесенное, и каждое ее движение были пропитаны непередаваемым очарованием, которое и принято называть шиком.
Каким бы банальным не был сюжет, и какой скучной не была бы пьеса, Линн привносила в нее столько магнетизма и личного обаяния, что только лишь одно ее участие обеспечивало каждый вечер аншлаг.
Мэри Стад была рядом с Линн пятнадцать лет, фактически с самого начала ее сценической карьеры. Только она была ее доверенным лицом и совмещала в себе секретаря, друга, советчика и няню Линн, оберегая и защищая ее как ребенка, и, надо сказать, очень любимого ребенка.
Иногда, в моменты, когда Линн не была настроена решать свои проблемы сама, она задумывалась над тем, что бы она делала без Мэри. Правда, этот вопрос всегда оставался без ответа, так как она не мыслила своей жизни без нее. Без всякого сомнения, у Мэри была нелегкая должность. Ей приходилось не только разбираться в личных делах Линн и держать на расстоянии наиболее ретивых поклонников, но и оберегать ее саму. Похожая на ребенка, импульсивная и легкомысленная, Линн могла попасть в такую ситуацию, что Мэри приходилось призывать на помощь весь свой ум и изобретательность, чтобы вытащить ее из неприятностей.
Карьера Линн была молниеносной. Она разрушила все правила, не оставила камня на камне от канонов, создававшихся поколениями, по которым актер или актриса, прежде чем достичь какого-то успеха на сценах Вест-Энда, должны были сначала входить в состав той или иной труппы.
Когда Линн впервые появилась в театре, ей было гораздо больше лет, чем кто-то мог себе представить. Она обладала необыкновенным обаянием, еще больше усилившимся с годами. Стоило ей первый раз появиться на сцене, как публика оказалась у ее ног и отдала Линн свои сердца. Конечно, это было не так просто. Ей приходилось работать, как каторжной, чтобы освоить все эти, казалось бы незначительные жесты, выглядевшие теперь так натурально и ставшие частью ее образа. Она училась заново ходить, разговаривать, поворачивать голову, садиться и вставать со стула, входить и выходить из комнаты — все, что казалось естественным в обычной жизни, было абсолютно непригодно для сцены. И все же, даже в этом самом обычном деле, присутствовал налет собственной индивидуальности Линн, которая отличала ее от других людей, заурядных с самого своего рождения, и которая сделала ее национальной гордостью.
Линн Листелл! Немного сейчас найдется людей, не слышавших о ней, не читавших ее имя на сверкающих огнями афишах перед входом в театр, или не восхищавшихся ею на сцене.
Она ужасно боялась провалов, но ей не стоило об этом беспокоиться, потому что, кроме возраста, ничто не могло поколебать ее успех у публики.
— Мне так не хочется ехать в Южную Америку, — сказала Линн Мэри вздохнула.
— Это только на шесть месяцев, и контракт был подписан еще до твоей помолвки. Кроме того, тебе вряд ли удастся провести спокойный медовый месяц. Сейчас посмотрю. Запланировано шесть турне и бесчисленное количество встреч со зрителями. Кроме того, устрашающее число банкетов, приемов и, бог знает, чего еще, устраиваемых в твою честь...
— Да-да, знаю, я уже читала об этом, — перебила ее Линн. — Они называют меня «послом Англии». Не перестанут ли они так думать, когда узнают, что я выхожу замуж за южноамериканца? Эрик говорит, что там его считают героем, ну а мне приходится верить ему на слово.
Мэри вздохнула еще глубже.
— Линн, мы это обсуждали сотни раз. Ты уверена, что хочешь выйти замуж за Эрика. Если быть точнее, ты даже настаивала на этом браке. Так в чем дело? Что тебя беспокоит?
Лицо Линн просветлело. Она улыбнулась и сделала выразительный жест, как будто отбрасывая все проблемы прочь.
— Я люблю Эрика, и он любит меня, — мягко сказала она. — Я никогда еще никого так не любила, кроме того, он мне очень помог.
— Тогда не о чем беспокоиться.
— Больше не буду. Как ты сказала, все уже спланировано, и я обещаю больше не возвращаться к этой теме.
Она посмотрела на свое запястье, где переливались, украшенные бриллиантами, часы.
— Мне лучше поторопиться. Уже половина шестого, а я собираюсь на коктейль к леди Марлинг.
— Я знаю, — сказала Мэри. — Мистер Торн ждет тебя внизу.
— Бедный Тони! Он обещал заехать за мной, а мне придется огорчить его известием о своем замужестве. Ведь не могу же я позволить ему проснуться одним прекрасным утром и узнать обо всем из заголовков газет, не правда ли?
— Конечно, нет, — согласилась Мэри. — Тебе нужна шляпка? Позвонить Розе?
— Она уже протянула руку за колокольчиком из розового кварца, как раздался стук в дверь.
— Войдите, — сказала Мэри.
Открылась дверь и вошла невысокая полная женщина с седеющими волосами.
— Это ты, Роза? Я как раз собиралась тебе звонить. Мадам нужна ее шляпка.
— Сейчас принесу, — , ответила Роза. — Вам телеграмма, мадам.
— Она прошла через комнату и протянула Линн серебряный поднос, на котором лежала телеграмма.
— Интересно, от кого это? — воскликнула Линн. — Надеюсь, Эрик не задерживается в Париже. Самолет должен приземлиться в 9.30, а я так хочу его увидеть.
— Опять волнения, — сказала насмешливо Мэри. — Дай мне телеграмму сюда, если боишься открывать ее сама.
— Ничего я не боюсь, — огрызнулась Линн. — Просто у меня целый день какое-то предчувствие.., или даже это продолжается с прошлой ночи. А может быть, во всем виновато похмелье? Мы вернулись очень поздно.
— Скорее всего именно так, — согласилась Мэри. — А теперь давай сюда телеграмму.
Она взяла ее из рук Линн, открыла и прочла, затем в изумлении подняла глаза.
— Что там такое? — спросила Линн.
— Ничего не понимаю, ответила Мэри. — Может быть, ты объяснишь? В ней говорится:
«Приезжаю сегодня вечером. Надеюсь, все в порядке. Не дождалась ответа на письмо. Салли».