— Салли? — воскликнула Линн.
Она выхватила из рук Мэри телеграмму и прочитала ее сама.
— Приезжает сегодня вечером. Но, Мэри, что это значит? Почему она сюда приезжает? Это невозможно! Она не может этого сделать!
— Почему она ждала ответа от тебя? — спросила Мэри. — Ты получала недавно от нее письмо?
— Нет, от нее давно не было известий, — ответила Линн и вдруг прижала к щеке ладонь. — Ой, Мэри, было письмо несколько дней назад, но я его не прочла.
— Где оно? — поинтересовалась Мэри.
— Дай мне вспомнить, — задумалась Линн. — Я увидела адрес на конверте, поняла, что оно от Салли, и собиралась его прочесть. Правда. Но.., но у меня была встреча.., или что-то в этом роде.., я подумала, что прочту его, когда вернусь.., а потом забыла... Оно, наверное, лежит на моем столе.
— Я всегда говорила, — вздохнула Мэри, — что будет лучше, все твои письма сначала читать мне.
— Я начинаю думать точно так же, — покорно согласилась Линн.
— Пойду, схожу за ним, — Мэри встала и вышла из комнаты. Линн слышала, как она спускается по лестнице.
Она стояла и не могла оторвать взгляд от телеграммы.
— Я полагаю, что вы предпочтете шляпу с перьями, мадам.
— Зачем? — отрешенно спросила Линн. — А, коктейль. Конечно, Роза.., и соболиное боа.
— Хорошо, мадам.
Двигаясь спокойно, с достоинством Роза достала из шкафа вещи и положила их на маленький стул, покрытый парчой персикового цвета, чтобы Линн, уходя, могла надеть все это на себя.
— Что-нибудь еще, мадам?
Линн покачала головой.
— Нет, Роза. Сегодня вечером я надену белое платье с серебряным шитьем и бриллиантовое колье.
— Очень хорошо, мадам. Вы мне сказали об этом утром.
— Да? Я стала такой забывчивой.
— Ты абсолютно права, — заметила Мэри, входя в комнату, — вот это письмо. Оно лежало в ящике твоего стола.
— О, боже, — вздохнула Линн.
— Видишь? На нем написано «лично». А ты всегда говорила, чтобы я не вскрывала письма с надписью «лично».
— Да, да, я помню, — воскликнула Линн. — Я тебя ни в чем не обвиняю. Мне следовало сказать Салли, чтобы она не писала «лично» на конвертах, но она это делала все последние годы.
— Да, годы, — задумчиво проговорила Мэри. — Послушай, ей сейчас должно быть около девятнадцати лет.
Линн посмотрела на Мэри, и обеим пришла в голову одна и та же мысль, хотя вслух они ее не высказали. Затем, без дальнейших разговоров, Мэри вскрыла письмо.
Оно было написано на двух листах дешевой бумаги крупным аккуратным почерком, и Линн прочла его от начала до конца без всяких комментариев. Потом, взмахнув рукой более театрально, чем всегда это делала на сцене, она передала письмо Мэри и села на стул.
— Я с самого утра чувствовала, что что-нибудь произойдет. У меня было предчувствие. Что могло быть хуже? Тетя Эми умерла, ее похоронили, и Салли больше некуда идти, поэтому она возвращается домой.., к маме. Большего сюрприза трудно было ожидать.
Мэри какое-то время молчала, дочитывая письмо, потом, когда закончила, привычным движением сложила его пополам.
— Письмо пришло шесть дней назад, — произнесла она осуждающим тоном.
— Да, дорогая, я знаю. Я не открыла его. Нет нужды повторять мне, что я должна была это сделать. Из телеграммы следует, что Салли находится на пути сюда и приедет в 9.30. Мы не можем ее остановить.
— Да, мы не можем ее остановить, — повторила Мэри, — но, даже если бы было возможно, не думаю, что ты смогла бы это сделать.
— Почему? — спросила Линн.
— Письмо все объясняет. Ей больше некуда идти. Она все эти годы прожила с тетей, и теперь, когда мисс Сент-Винсент умерла, у Салли не осталось дома. В конце концов девочке только восемнадцать.
— Только восемнадцать! — воскликнула Линн. — В таком возрасте уже можно самой о себе заботиться. Мэри, скажи, ради бога, что мне теперь делать? Как я сейчас объясню появление такой взрослой дочери? Господи! Почему я была так глупа и родила ребенка?
— Не слишком ли поздно для сожалений подобного рода? — спросила сухо Мэри. — Тем более что Салли уже приезжает.
Линн вскочила на ноги.
— Ты должна увезти ее отсюда. Вдруг Эрик узнает, кто она!
— Подожди минутку, — Мэри пересекла комнату и закрыла дверь, оставшуюся открытой после того, как она принесла письмо.
— А теперь послушай, мы должны все спокойно обдумать. Я согласна, что в настоящий момент ты не можешь объявить о появлении восемнадцатилетней дочери, но тебе следует быть очень осторожной. Нельзя отправить Салли куда-нибудь, словно ненужную вещь. Если она уедет, как ей там объяснят, кто она такая? Насколько мне известно, она никому не говорила, что приходится тебе дочерью, но нам надо быть уверенными, что Салли никому не расскажет об этом и в будущем.
— Старая Эми свято хранила тайну все эти годы.
— Да, я знаю, потому что стыдилась такого родства. Она, а не Салли. Девочка очень любит тебя, и всегда гордилась своей мамой. Если я что-нибудь понимаю в человеческой натуре, она готова с крыш кричать о том, что ты ее мать.
— Если она меня любит, ей придется держать рот на замке. Я отправлю ее в Брайтон, Париж или еще куда-нибудь.., не имеет значения, лишь бы подальше отсюда.
— Разве дело в месте? Девушка восемнадцати лет не может поехать в Париж без сопровождения.
— Да, да, я понимаю это, — истерично воскликнула Линн. — Но что мне делать?
— Ну, во-первых, ничего нельзя сделать за три часа, это все, чем мы располагаем в данный момент. Тебе придется увидеться с Салли, и принять ее ты должна очень хорошо. Потом попробуешь убедить девочку сохранить ваше родство в тайне.
— Отчего, отчего тетя Эми умерла именно сейчас?
— Она умерла от пневмонии.
— Меня не интересует, от чего именно она умерла, — взорвалась Линн. — Она меня не любила, и я терпеть се не могла. Если бы не вмешательство Эми, мой первый брак мог бы оказаться более удачным.
— Интересно. Ты мне об этом никогда не рассказывала.
— Она испортила все, что только смогла, — начала рассказ Линн. — Я почти влюбилась в Артура, и он любил меня.., когда вспоминал, что я существую. Но мне было не по силам тягаться со средневековой архитектурой, или бог знает еще с чем, о чем он писал в то время книгу. Если добавить к этому постоянное брюзжание Эми и скуку в этом ужасном доме в Девоншире, стоит ли удивляться, что я сбежала оттуда?
Линн говорила вызывающе, как будто пыталась оправдать тот безумный поступок, заставивший ее забыть о безопасности и респектабельности и сбежать с лощеным, но очень ненадежным финансистом, к которому она потеряла интерес менее чем через три года. Но какими бы сложными потом не оказывались обстоятельства, на самом деле Линн никогда не пожалела о своем поступке, благодаря которому она оказалась в Лондоне и смогла встретиться с людьми самого разного сорта, что и привело ее в конечном итоге к сценической карьере.
И самое удивительное, что после стольких лет и встреч с огромным количеством людей Эми оставила о себе в памяти гораздо более яркое впечатление, чем кто бы то ни был другой. Она как будто видела ее сейчас — плоскогрудую, недоброжелательную. Но в то же время Эми была умной женщиной и сильной личностью.
Линн ненавидела ее, потому что с самой первой встречи Эми относилась к ней с явным неодобрением. Будучи глубоко религиозным человеком, миссис Сент-Винсент выносила суждение о человеке, основываясь на религиозных принципах, основной задачей которых было найти слабое место у тех, кого пристально изучали, а потом судили. Линн казалось, что каждая глупость или неблаговидный поступок, которые она совершала, словно специально были написаны у нее на лице, чтобы ее золовка могла их прочесть. Она чувствовала, что Эми видит ее насквозь и понимает, что ее любовь к Артуру Сент-Винсенту — легкое увлечение, возникшее скорее по причине того, что она страстно желала покинуть свой дом, где была несчастлива.
Однажды Эми язвительно сказала Линн:
— Ты не знаешь, что значит любить!
Линн была в ярости, так как понимала, что эта пожилая женщина имела гораздо больше представления о любви, чем она с ее юношеским пылом.