Однажды Белофрон поймал себя на мысли, что он ни разу не поел с момента появления в подземелье. Он недоумевал, но догадывался, что причиной могли служить зелёные камни. В его сознании ворочалось мысли о живительной силе камней, но он никак не мог вспомнить ничего конкретного.
Три из пяти свёртков со свечами были израсходованы к тому моменту, когда Белофрон наконец обнаружил нечто любопытное. То был личный журнал старшего смотрителя, по какой-то причине оставившего записи в подземелье. В них описывались последние дни пребывания здесь рудокопов. Чародей поднёс свечу ближе, чтобы не упустить ни одной важной детали. Почерк у смотрителя был неаккуратный, взгляд то и дело спотыкался о неразборчивые слова.
— Вот оно! — воскликнул Белофрон после трёх-четырёх часов молчания.
Коловёртыш, запрыгнувший на одну из полок и лежавший комом, поднял мордочку, не понимая, подзывают его или чародею просто понадобились свободные уши.
— Это уже интересно… Так… «Мы давно заметили на стенах бесцветные кристаллы, но сейчас они стали проявляться сильнее. И всё бы ничего, но иногда они окрашиваются в зелёный. Ненадолго. А ещё нам всем не по себе. Раз в двое-трое суток в пещерах раздаётся странный приглушённый шум. Мы не понимаем, откуда он исходит. Быть может, из грота, вход в который запечатан сотни лет назад членами Ордена…»
Сердце Белофрона часто билось, в глазах сверкал интерес.
— Значит, камни на стенах не сразу загорелись яркой зеленью, — говорил то ли с коловёртышем, то ли с самим собой чародей. — И шум стал раздаваться со временем… С годами он доносится громче и чаще… Любопытно.
Он вновь обратил сверкающий взгляд к исписанным чернилами плотным пожелтевшим страницам. Пробежав глазами по торопливым строчкам, он перевернул лист и прочёл последнюю запись:
15 июля, 1294 г.
Наш гонец вернулся из Зеленограда с ответом. Орден чародеев требует завершить работы и покинуть подземелье. Вскоре прибудут чародеи, чтобы исследовать тоннели и предпринять какие-то меры.
Старший смотритель Целих.
Озадаченный Белофрон оглядел шкафы. Он как-то с самого начала решил придерживаться порядка и просматривал все записи, двигаясь от полки к полке сверху вниз, от шкафа к шкафу слева направо. Но теперь, проведя в подземелье (по ощущениям) две-три недели и убедившись, что здесь обитает могущественная сила, которую пытался сдержать сам Орден, — он хотел ускорить дело. Но прежде чем чародей успел что-либо предпринять, его ушей коснулся отдалённый шорох, нарушивший привычную тишину.
Шорох приближался. Белофрон наконец вспомнил этот звук, и поэтому был готов увидеть влетающую в комнату ласточку, сложенную из бумаги — снова сын отправил ему зачарованное письмо. Коловёртыш оживился и попытался в прыжке схватить птичку, но та устремилась к чародею. Тот несколько раздражённо выставил раскрытую ладонь, и ласточка опустилась на руку. Под любопытным взглядом коловёртыша фигурка развернулась, оставив на бумаге линии сгибов.
Мужчина не спешил знакомиться с посланием, будто получил его от неприятеля. Сделав несколько тяжёлых вдохов, наконец поднёс мятый лист на свет и прочёл:
Не знаю, получаешь ли ты мои письма, так как ни одно не вернулось с ответом, но решил всё-таки написать. В прошлом я сообщал, что по просьбе матери отправился на твои поиски. На исходе весны след привёл меня в Дремучий лес. Я нашёл древо, о котором ты говорил! Теперь мчусь домой с живительным плодом для мамы. Отзовись.
М.
Взгляд Белофрона остекленел. В глубине тёмного взора вспыхнул недобрый огонь, складка у носа задёргалась. Сыну удалось то, что не удалось отцу. И ведь, судя по всему, это произошло в то самое время, когда Белофрон копался в записях рудокопов. Не сверни он с пути, нашёл бы яблоню первым.
Свет камней померк, а потому не дурманил, не успокаивал разум. В мужчине поднялась волна злости, тотчас вырвавшаяся наружу. Он с такой силой хватил кулаком по столу, что коловёртыш подпрыгнул и поспешил убраться к выходу. Свеча, догоравшая в блюдце, опрокинулась, воск капнул на пустую страницу журнала смотрителя Целиха. Выругавшись, чародей схватил журнал и швырнул в просвет между шкафами — ветхий корешок треснул, и листы рассыпались кучей на каменный пол.
Белофрон и сам не мог понять, что его больше злило: собственные неудачи или успех сына. Опустившись и какое-то время молча просидев в темноте, он успокоил себя тем, что теперь ему, и правда, некуда спешить — ведь заветный целебный плод уже скоро окажется в руках больной жены.