Она еще долго ходила по комнатам. Там почти не было вещей, только те, которые прежние хозяева посчитали совсем ненужными. Там были небольшие комоды, шкафчики, полки без книг, на чердаке — разное барахло. Она видела чердаки и побольше. Там даже в полный рост нельзя встать и окно треугольное, оно сделано по форме крыши, всего в нескольких сантиметрах от конька. Потом приходили грузчики, они целый день толпились дома, бегали с коробками и остальными нужными вещами. Лавли хотела, чтобы они поскорее убрались из дома. Вскоре они уехали. Хорошо еще, что родные приедут только в среду. Теперь же она одна, одна в целом доме.
Лавли долго по нему ходила. Так тихо, никто не бегает по деревянному полу, никто не отвлекает. Она начала готовить ужин. Тихо так, одиноко. Вроде кухня пышет, вода течет, огонь горит, но все не так. Никто не зовет тебя: «Мама! Посмотри, какой рисунок я нарисовала! А я у тебя принцесса!».
Ее больше нет, нет маленькой принцессы, доченьки, маленькой Авроры. Она уснула непробудным сном и никогда уже не проснется. А без нее — в душе пустота, которую уже никогда не унять.
Внезапно в дверь позвонили. «Видимо кто-то из грузчиков здесь что-то оставил…» — подумала Лавли. Она открыла дверь. Но это были не грузчики. На пороге стояла женщина, лет сорока — сорока пяти. Волосы у нее были прикрыты небольшой косынкой, сама она была полная, в цветастом платье, в руках пирог.
— Я Наталья, — сказала она. — Ваша новая соседка. Пришла знакомиться. Вот, как говорится, хлеб да соль, — она передала пирог Лавели.
— Здравствуйте, — сказала Лавли. — Проходите. Я Лавелина.
— Необычное имя. Как выбирали?
— Мама выбрала.
Лавли не очень-то была расположена общаться с новой соседкой. Но все же накрыла на стол, поставила чай, пригласила гостью. Та за весь вечер успела рассказать ей, как правильно высаживать помидоры, какие цветы лучше выращивать, кто здесь чей любовник, у кого какие секреты в городе, какие мальчишки воруют соседнюю картошку. В общем, очень-очень многое. Лавли все больше молчала. Ей было нечего сказать. Она вообще не хотела, чтобы кто-то ее тревожил. Хотя этой встрече она была рада, хоть какое-то время в доме было не так тихо и пустынно. Этот голос женщины, она не вслушивалась, что та ей говорит, но слышала голос. И была, по крайней мере, некоторое время спокойна. Да, не было этой удушающей тишины.
Но вот время прошло, и Наташа ушла домой. И в доме опять стало пустынно. Лавли убрала со стола, вымыла посуду, сходила в душ, почистила зубы. Делала она это очень медленно, ей некуда было спешить, уже некуда. Лавли глядела в зеркало. Белые волосы, собранные в неаккуратный пучок, неподвижное выражение лица, тонкие прямые дуги — губы, и теперь пустые, измученные бледно-голубые глаза. Она открыла один из чемоданов и достала оттуда розовую пижаму, но так и не стала ее надевать. Так и легла на кровать в прежней одежде — в белом шелковом платьице. Но не смогла уснуть.
Яркие звезды горели на небе, не такие они в городе, вовсе не такие. И большая, просто огромная сияющая луна. Нет, решительно Лавли не спалось. И она начала ходить по дому. Теперь он, освещенный лишь ночными светилами, казался очень таинственным. Все в темноте выглядит иначе, более сказочно, но все же пустынно. В детстве, шагая ночью по дому, ты делаешь это очень осторожно, чтобы тебя никто не услышал, и боишься каждого шороха. На этот раз она знала, что в доме никого нет, и что можно ничего не бояться. Только почему-то все равно шла очень тихо и медленно, хотя, в принципе, так же она ходила и утром.
А вот комната в дальнем углу, которую она не помнила. Наверное, она туда заходила утром, но уже не помнит, что там? Она была темнее, чем другие комнаты, хотя там и был балкон. Кроме того, слева стоял ее старый диван из дома, а справа… справа был шкаф. Она медленно подошла к нему. Старая древесина, неприметный дизайн. Только на створках перевернутые на бок месяцы. «Может, это шкаф бывшей хозяйки», — подумала она. Но все же решила его оглядеть. Она вдруг заметила старую веревку, привязанную к задней стенке к одному из крюков. Это ее почти ошарашило. «Неужели именно тот шкаф?» — подумала она.
Лавли принялась его осматривать. «Нет, как это может быть — тот шкаф? — недоумевала она. — Это же другой город, старый дом старой бабушки. Как у нее мог оказаться этот шкаф?! И раньше она его не замечала». Может быть, его сюда нечаянно привезли, поставили. Но все равно в этом не было никакой логики.
Она открыла шкаф. Шкаф, как шкаф, только очень древний. Только это тот самый шкаф, в котором она когда-то летала. Палка приделана к нему, а на ней всего одна вешалка. Та же вешалка серебряного цвета, резная.
— Не может быть, — сказала Лавли вслух.
Она забыла о своем одиночестве. И попыталась понять, как же заставить этот шкаф работать. Она стучала по нему, дергала за поводья, говорила разные слова, вроде «Абракадабра!». Но ничего не работало. Лавли выдохлась, села на диван. И с чего она решила, что это именно тот шкаф, и что он волшебный. Нет, это был самый обычный шкаф, самый обычный древний шкаф старой бабки. Вот опять понадеялась на волшебство, захотела поверить в чудо, чтобы потом понять, что это была ложная надежда. Но она не так сильно переживала по этому поводу. В глубине души, наверное, она знала, что чудес не бывает, а если они и случаются, то уж точно не с ней.
Внезапно странное чувство охватило ее, будто бы в комнате стало еще темнее, от тени, нависшей над ней. Она тут же взглянула на шкаф. Он не стоял на прежнем месте, он был над полом, он летал, летал! Лавелина изумилась и вместе с тем испугалась. Она смотрела на улетающий медленно в сторону балкона шкаф. Он как-то непонятно, сам по себе, стал протискиваться в узкую балконную дверь. Из любопытства она встала и принялась следить за ним, как кошка за своей добычей. Но вот шкаф уже протиснулся в дверь. Он уже на балконе, и вот отлетает от балкона.
— Нет, нет, второй раз ты меня так не проведешь! — воскликнула Лавелина и отвернулась в другую сторону. Но сама, непонятно зачем, обернулась в последний раз. Он был еще так близко, и вон — болтающийся конец от веревки.
— Ну, дура! — сказала сама себе Лавли и тут же побежала к шкафу, разбежалась, запрыгнула на перегородки балкона и что есть силы сиганула вверх, вперед.
Она знала, что может упасть, но все равно прыгнула. Лавли ухватилась за конец веревки. И только теперь она поняла, какую ошибку совершила. Она взглянула вниз. Шкаф двигался все быстрее и выше. Она уже не сможет спрыгнуть. Там высоко! Ужасно высоко. Ей стало безумно страшно, и она закрыла глаза. Лавли дрожала, это ужасно, просто ужасно страшно. Зачем она прыгнула? Нельзя было просто дать улететь этому шкафу в неизвестность? Зачем? Но теперь нельзя бояться, нельзя сдаваться, нельзя разжимать руки и висеть на одном месте. Нужно открыть глаза и лезть, лезть вперед, вверх, иначе — смерть.
Она открыла глаза, тяжело дыша, чувствуя, как ходят ходуном ребра и дрожат от усилия мышцы. Она оторвала одну руку и потянула ее вверх, ладони и запястья уже болели, она чувствовала, как руки налились жаром, и на них появились мозоли. Но теперь нужно подтянуться, нужно обязательно подтянуться.
Еще немножко и еще... Вот теперь она уже ухватилась за сам шкаф. Теперь самое трудное — последний рывок. Но и его она сделала. Забралась в шкаф и сжалась в дальнем углу, чтобы не видеть ничего. Шкаф качнулся так, что она отлетела в другой конец. Стала видна вешалка.
— Нет, ты меня не заставишь держаться за вешалку. Это не безопасно, — сказала шкафу Лавли.
Но тогда шкаф еще раз качнулся. Лавли чуть не упала.
— Хорошо, хорошо, — завопила она.
Она медленно стала разгибать ноги, чтобы встать, зажмурив глаза. А потом — хвать вешалку. Ей пришлось взглянуть в сторону неба. Было так страшно, она опять отвернулась, но тогда шкаф опять дернулся. И у нее ноги соскользнули, она закричала от страха, повиснув на одних руках на вешалке. Она глубоко дышала, смотря на все круглыми испуганными глазами. А пол все уходил, шкаф закручивался медленно так, что она, в конечном счете, уже висела над землей на одной только вешалке, а шкаф был над ней. Она видела все эти маленькие огоньки городов, крохотные домики, и большая круглая луна освещала ей путь. А над этими маленькими домами висела Лавли и болтала босыми ногами. Ей было страшно.