А потом она увидела, как Пуффи уставился на другой потрет. Это был портрет матери Джека. Это была красивая величественная женщина. Конечно, ведь семья Джека была семьей богов, и все в ней были величественны. Она от кого-то слышала, что его дед был самым главным в пантеоне своих богов. «Интересно, почему боги вообще умирают? По идее, они должны быть бессмертными, но сам Джек говорил, что у каждого своя смерть. Может, они умирают от глубокой тысячелетней старости, или их убивают?». Пока Лавелина размышляя, она не заметила, что все это время, она каждые минуты три упоминает имя Джека раз по десять, если не больше. И, конечно, на этой стене она надеялась увидеть и портрет Джека, но его там не было. Тогда она еще раз посмотрела на портрет его матери, и ей стало завидно. Слишком она была прекрасная.
— Ты тоже находишь общие черты? — промурлыкал Пуффи, прищурив глаза.
— С Джеком? — повторила она еще раз его имя.
— С тобой, — ответил кот.
— Со мной? — удивилась Лавли, улыбаясь. До этого она даже и не думала об этом, но теперь, взглянув еще раз на портрет краешком глаза, она заметила, что мама Джека чем-то похожа на саму Лавелину. Но разум этого понять не мог. — Нет, она слишком красивая, чтобы быть похожей на меня.
Пуффи посмотрел на Лавелину. На самом деле, Пуффи искренне не понимал, почему Лавли так говорит. Для него «красота» было нечто другое, чем для Лавли. На самом деле, он даже, смотря на Алису, лишь едва замечал в ее лице изменения, для него это была та же Алиса, только немножко изменившаяся, и он не понимал, в чем именно. Для него, думается, была не так важна внешность, он видел нечто другое, чем люди. И он заметил, что мама Джека и Лавелина (Алиса, как он ее называл) были очень похожи, просто до жути похожи, хотя чем-то и отличались.
Они пошли далее. На этот раз коридоры было более интересные. Там было много разных комнат: старинные библиотеки (похожие на лабиринты), спальни (с такими живыми картинами на стенах), столовые (с накрытым столом и едой, которая была будто бы только приготовлена и покрыта паутиной только для того, чтобы на нее не сели мухи). Одна комната почему-то привлекла внимание Лавелины. Это была, кажется, столовая, может, зал, только очень маленький. И там все и, правда, выглядело так, будто бы хозяева были здесь вот пару минут назад, очень сильно ругались и ссорились, и только вышли. А еще возле стены со шкафом была трещина, которая шла до самой улицы, и которая, если прочти дальше, делила замок напополам, начиная от этого шкафа. И в этом шкафу на самом видном месте стояла голубая чашечка с отколотым кусочком. И именно эта чашечка показалась Лавли удивительной и пугающей. Эта чашечка была, как какой-то символ, и, как показалось Лавли, чашечка была проклята.
Тогда вдруг Лавли услышала странный шум через стенку. И она подумала, что это приведение. И скорее побежала туда, никому не сказав, что уходит. Поэтому единственный, кто пошел за ней, был Пуффи. А потом он ее еще и опередил, стал вести по каким-то коридорам, и, наконец, довел.
Это была полутемная комната, в которой кто-то был. Лавли увидела сверкающие желтые глаза во мраке. Было тихо. Только вдруг она слышала громкое мурлыкание Пуффи и мелодичные звуки его гитары, под такт мурлыканию. Тогда эти ярко — желтые глаза стали приближаться к Лавелине. Она застыла на месте от страха, кажется, и не думая бежать. К ней приближалась медленно и царственно черная громадная пантера, и по мере приближения эта партера начала трансформироваться. И вот перед Лавли уже предстала фигура. Это была высокая женщина-кошка. Это было ее человечье обличие, но она еще много раз меняла его по ходу разговора на кошачье. У нее было человеческое тело, при этом кошачьи темные ушки с коротко-остриженными черными блестящими волосами. Она была в черном полушубке, который частями закрывал тело. Эта шубка была до колен, с черным хвостом, перчатками без пальчиков. На руках у нее были когти, длинные когти. На икрах что-то вроде гольфов из черной кожи, еще туфли на высоких каблуках. И лицо, необыкновенное лицо. Те желтые кошачьи большие глаза и что-то присутствовало кошачьего в лице, что невозможно описать, но оно точно присутствовало.
Женщина-кошка подошла к Лавли и своей рукой с когтями приблизилась к лицу, как будто бы хотела погладить, как это делают кошки, когда мурлыкают и сжимают-разжимают когтистые лапы , но это она проделала в воздухе. А еще все ее движения были действительно кошачьи, какие-то плавные, грациозные, изворотливые, она делала со своим телом то, что делают обычно кошки. Она повернула голову на бок, потом на второй, разглядывая Лавли, а потом отскочила, опять стала пантерой и подошла к Пуффи, оглядела его, он ее тоже. Они улыбнулись друг другу кошачьей улыбкой. И Женщина-кошка вновь отскочила и улеглась на удобный диван (этот диван Лавли только что заметила).
— Здравствуй, Пуффи, — произнесла она. «Поистине мурчащий голос», — подумала Лавелина. — А этот человек, — она указала указательным пальцем с длинным ногтем.
— Я Лавелина, — проговорила поспешно девушка.
— Это не все твое имя, — промурчала Женщина-кошка. — Но и это не так важно, — она потянулась. — Я сама не собираюсь называть свое полное имя. Можешь лишь узнать его часть — Романта.
— Красивое имя, — проговорила Лавли.
— Не спорю, — сказала Романта. — Зачем ты пожаловала сюда?
— Мне стало интересно, кто здесь шумит, — проговорила Лавли обеспокоенно. Она подумала, что влезла на чужую территорию, и совершенно забыла, что находилась в замке по делу, а как наивный ребенок пролепетала первое, что пришло на ум.
— Это не повод входить сюда, — промурлыкала Романта. — Ты знаешь, кто я такая? — удивительно, но Романта говорила все в одной и той же тональности, одновременно и ласковой и показывающей, что гости не сильно ее интересуют и стоят гораздо ниже самой кошки. — Я та, кто может ответить тебе на твой вопрос. Ты ведь знаешь, каким особым даром обладают кошки. И ты сможешь задать свой вопрос и получить ответ.
— Правда? — восхищенно спросила Лавелина. — И ты на все ответишь?
— Да, — сказала Романта. — Только за определенную сумму. Я не даю ответы просто так.
— Что нужно? — сказала Лавли.
— Ты должна достать особый ингредиент — коготь совы. Но это коготь не той совы, что ты представляешь. Его можно добыть по ту сторону границы.
— По ту сторону границы? — переспросила Лавелина. — Что это значит?
— Ты видела разлом? Этот разлом — граница, то самое место, где было произведено заклятие, которое не позволяет древнему существу перейти на эту сторону границы. И там оно особенно сильно. По ту сторону границы коготь совы. Отдай мне его. И я отвечу на твой вопрос.
— Хорошо, — улыбнулась Лавелина. — Древний — это Стоун? — с опаской спросила она.
— Так его имя, — подтвердила Романта. — Только. Не забудь, что ты пришла сюда, чтобы выручить подругу. Сначала найди потомка бога солнца, за которым ты пришла. А потом уже отправляйся на поиски. И так, чтобы об этом они не узнали. Кстати, Пуффи, приходи почаще. Мне без тебя тут одиноко.
У Пуффи было то самое довольное кошачье лицо, когда они щурятся и мурлычут.
— И порадуйте Дикарку, — вдруг сказала Романта. — Со мной все в порядке.
Лавелина поблагодарила Женщину-кошку и пошла искать Дикарку, Джека, Обезьяну и Орла. Они встретились в одном коридоре, но Лавли пока решила не говорить им про Романту. Просто Лавли очень сильно заинтересовали слова этой кошки. Дикарка жила здесь давно и, видно, знала Романту, и, похоже, они были подругами, тогда почему Дикарка ничего не сообщила ей? Лавли решила выяснить это потом. К тому же, теперь было понятно, куда так часто уходил Пуффи. Конечно, коту более приятно и интересно находиться к компании кошки, чем в человеческой.
И вот Джек был найден.
Он, как и несколько дней назад (или это было только вчера?) находился все в том же состоянии увлеченности своими занятиями, настолько, что его больше ничего не интересовало. Но пришедших к нему он заметил. Джеку как будто бы было просто не выгодно, чтобы его заставали врасплох. У него были взъерошенные волосы, синяки под глазами, как будто бы он не спал несколько дней, несколько измученный, но все же увлеченный вид. Но, как только вся компания, включая Пуффи, Лавли, Дикарку, Обезьяну и Орла, появилась перед ним, он улыбнулся своей привычной улыбкой, и глаза его блистали таким же огнем, как обычно.