Дикарка задумалась на мгновение, и за это мгновение она успела обдумать многое. Из гордости она не могла позволить шантажировать себя, поэтому сначала она решила напасть на Алису и расцарапать ей все лицо. Но это было бы слишком жестоко. К тому же ей нравилось общаться с Алисой. Она не боялась ее, как многие другие, и быстро сошлась с ней. Но рассказать все ей, или нет? «Да, ладно, и так хотелось поделиться с этой мартышкой!» — решила про себя Дикарка.
— Это была бы слишком длинная история, — сказала Дикарка. — Придется для этого начинать с самого начала.
— Так начни. У нас все равно почти что девичник. Вот мне бы честно хотелось услышать твою историю, — сказала Лавелина и уселась на полу, взяв под руку Алису.
— Да, расскажи, — сказала Алиса.
Дикарка еще раз посмотрела на девушек, раздумывая над вопросом.
— Ну, хорошо! — улыбнулась она и села напротив них. — Вам интересно, почему я так теперь ненавижу Рича и откуда появилась Романта. Хорошо. Вы узнаете, что знаю я… Только если вы заснете на половине рассказа, я вас брошу в снег. Идет? Ну, ладно. С самого начала… хм… С чего бы начать? Итак. Вот моя история.
Дикарка глубоко вздохнула и начала свой рассказ. Девушки смотрели на нее во все глаза и слушали во все уши.
— Для начала, — сказала Дикарка. — Я была ребенок-маугли. Уж не знаю, как точно это случилось… Но некоторые подробности этого дела я знаю. Мои родители. Они были важными людьми у себя в холодной стране, но однажды связались не с теми людьми. И как раз я родилась. Им пришлось бежать. И каким-то чудом они оказались в джунглях. Не в этих, — она как бы показала головой на джунгли. — В моих первых джунглях. Но они погибли, а я осталась брошенная в лесу. И, как всех детей маугли, на воспитание меня взяли дикие животные. Только эти животные были дикими кошками. И знаете, что. Я, действительно, счастливица. Не знаю, как бы я смогла стать тем, кто я есть, если бы в нашей кошачьей стае не было ее — Женщины-кошки, Романты. По сути, она была практически самой знатной кошкой в нашей стае, потому что владела магией. Ее боялись, но и уважали. Она никогда не была полностью кошкой, но и не была наверняка человеком. Она всегда была чем-то среднем. Дикие кошки воспитывали меня, учили охотиться, по вечерам мурлыкали мне колыбельные. А она… — Дикарка вздохнула. — Думаю, она была рада, что в стае появился человек. Наверное, она думала во мне увидеть себя. Если бы не она, я бы так никогда и не смогла быть человеком. Ведь малыши учатся говорить в очень небольшом возрасте, мне повезло, хоть и очень плохо, но я научилась говорить. Правда, в мой говор постоянно вмешивалось мурчание, шипение и другие кошачьи звуки. Что сказать? Я выросла ребенком-маугли, настоящей Дикаркой. Лазила по деревьям, охотилась, я была больше зверем, чем человеком.
Лавли слушала ее и все больше поражалась рассказу Дикарки. Так вот, какой невидимый зверь все это время таился в Дикарке — это кошка. Лавли всегда видела в этой даме царственность и самодостаточность, ее грация, красота — всё это говорило об одном — она истинная кошка. По сути, Дикарка, наконец, открыла главную свою тайну, природу своей души. Ласковой и красивой, мирной, но бешенной, дикой и независимой кошки.
— И все это продолжалось, пока я не встретила Ричарда, — сказала Дикарка. — Такой весь из себя строгий, со своими правилами, дурацкими манерами. Он тогда был студентом, отправился в экспедицию. И по совершенно невероятным обстоятельствам он встретил меня. По сути, я поймала его в ловушку, он повис вниз головой на дереве, — усмехнулась она. — Тогда я впервые увидела мужчину. Раньше я видела только девушек. Свое отражение в водной глади, да и лик Женщины-кошки. И вот я встретила его. Я тогда была еще подростком, а ему было уже двадцать лет. Хотя я тогда этого не понимала. Но мне он казался таким взрослым. Так мы и познакомились. Он все хотел вернуть меня в цивилизацию, обучал правильно говорить, правильно ходить, думать, как человек, жить, как люди. И тогда мне он таким странным казался. Все эти странные правила, какие-то идеальные манеры, в общем, если вкратце — то он учил меня заглушать в себе звериный дух. Но я продолжала любить свою стаю, Женщину-кошку. У нас, у кошек, знаете ли, не было в привычке стоять горой друг за друга. У нас каждый сам о себе почти все время заботился. Но все же я очень любила женщину-кошку, она была мне как мать, лучшая подруга, сестра и наставник одновременно. Но вы же знаете кошек. Это очень странная порода. Иногда они привязываются к людям, следуют за ними хоть на край света, а иногда могут просто считать себя хозяевами людей и независимыми от них. За Женщиной-кошкой я была готова пойти на край света, в отличие от нее самой, — с какой-то досадой проговорила Дикарка. Она продолжала. — Потом началась война. Это было ужасное время. Она было по всему миру. Куда ни глянь — огонь, боль, смерть…
«Война», — повторила про себя Лавли. Ей не нравилось это слово, ее всю передергивало от одного этого слова. Ей сразу представлялись глаза тысяч и тысяч людей, измученные глаза, в которых плескались страх и отчаяние. Сотни, тысячи людей, голодных, потерявших кров, потерявших все, что у них было. Так это представлялось Лавли. Сердце всегда сжималось от этого слова «война». Даже теперь, когда в душе ее царила пустота, никогда, никогда ее сердце не перестанет сжиматься от этого слова. Кажется, Искорка заметалась и запылала, услышав это.
— И каким-то образом это было связано со Стоуном, — заметила Дикарка. — Думаю, все, что связано с этим островом, так или иначе связано со Стоуном и Джеком. Мир погибал от войны. И тогда пришел он, Джек. Он решил переправить оставшихся людей в безопасную страну. Я помогала ему. Сначала только потому, что хотела помочь Ричу. Рич ведь всегда был таким добрым, правильным, человечным. Рич был мой человек, в смысле тот, за кем бы я пошла в огонь, только ради него. Я его любила, и любила уже не просто, как человека, я любила его, как мужчину. Он был моим идеалом, потому что противоречил тому, что принято было в моей прежней стае. Да, думаю поэтому. Он хотел бороться за каждую жизнь. Женщина-кошка тоже нам помогала, но делала она это не ради людей, нет, не ради них, она делала это ради себя. Она всегда была такой, это ее суть. Она может тебе помочь, но если это будет не во вред ей самой, или если в этом ей будет польза.
Прошло некоторое время. Признаться, теперь я глядела на Джека по-другому. Раньше он мне был чужим. Теперь я все больше и больше чувствовала в нем своего человека. Он был весь такой — еще больший идеальный герой, в отличие от Рича, он не был так замкнут в своих чувствах, да, он был скрытен (это я узнала только со временем), но всем он казался таким открытым и добрым, он и был таким. Даже то, что он постоянно что-то скрывал, не могло сделать его лжецом. Я полюбила его. И сердце мое разрывалось, потому что я все еще любила Рича.
Мы переправили людей в безопасное место, а сами проводили время вот на этом острове. Рич хотел попробовать отвоевать наш мир, он не мог спокойно быть на острове, пока все, что нам было дорого, погибало в огне. Джек придерживался той же позиции. Кошка тоже осталась на острове. Это была для нее настоящая находка. Здесь было столько всего, чем можно было нажиться. А я… Я была просто влюблена в них обоих. После я стала замечать, что и Джек был влюблен в меня…
Когда Дикарка сказала это, Лавелина даже не шелохнулась, но краем глаза заметила, как Искорка чуть не вскипела от злости, или ревности. Хотя теперь Лавли поняла, что все ее предположения были правдивы, и у Дикарки с Джеком правда были какие-то отношения. Почему-то это злило ее, но она даже не шелохнулась…
— Не буду дальше рассказывать, как мы вырулили из этой ситуации, но я осталась с Ричем, — продолжала Дикарка. — Джек тосковал некоторое время, но скоро забыл свои чувства. Это у него и потом получалось. Как я поняла вскоре, он был натура очень влюбчивая.
«Ну, конечно, влюбчивая! — чуть не взвыла от досады Лавли. — Влюбляется в каждую приезжую на остров мадам. И как он смеет говорить, что любит, когда не умеет любить, когда то, что бывает для него после любви — лишь временная тоска. И он мог подумать, что я смогу полюбить его?!».