На глазах у Лавелины появились слезы. Это была правда. И очень горькая правда. Аделина обняла ее. Так они сидели вместе несколько часов. Но даже это не утешало девушку. Такая холодная, холодная была Аделина. А потом и она уехала…
И Лавли опять осталась одна. Хотя… она и вместе с Аделькой, и с родителями, и со всеми остальными была одна. Одиночка.
Каждый день она переваривала информацию, пытаясь понять, что правда, а что ложь. Она знала, что волшебный шкаф — всего лишь иллюзия. Знала, что Аделька никогда не была в другом мире, что она была обычной девушкой, у которой была обычная жизнь. Она понимала, что и Женька никуда не улетал, только ненавидел всей душой сестру. Она поняла, что Пуффи — это плод ее воображения, может быть, она вычитала этот образ из книг, или он появился после просмотра фильма — не так важно. Ханс — это замена Авроры, ее любимой дочери, ее дитя. Ей нужно было за кем-то ухаживать, и нашелся мальчик, ровесник ее дочери. И все эти остальные люди тоже. Но, единственное, что не могла понять для себя Лавелина, откуда в ее сознании появился Джек. Откуда взялся этот парень? Она ведь нигде никогда не могла его видеть. Откуда появился этот образ? Такого красивого, умного, милого парня? Единственный просвет в этом темном мире... Тот, рядом с кем она могла чувствовать, с кем она ощущала себя… живой. Он заставлял ее задуматься обо всем об этом. Не могла же она выдумать его… нельзя же скучать по выдумке! Она скучала по нему, не хотела признавать, что он — это плод фантазии. Разум говорил ей одно, а чувствовала она совершенно другое. Она вдруг осознала, как многое он значит для нее. И поняла, что любит эту выдумку.
Лавли всегда боялась признать это. Но теперь пришлось. Она осознала это, но было лишь хуже. Понимание запутывало ее, разрывало на два мира: один, в котором она сейчас находится, а другой, в котором есть он. Первый мир казался более логичным, более правильным, а второй более настоящим. Но Лавли понимала, что могла и ошибаться. Что, если, на самом деле, не было всех этих приключений в волшебном шкафу, что вот он, настоящий мир — нужно лишь дотянуться до него рукой и принять его? Ну, а, если тот второй….
Больше вопросов, чем ответов.
Как-то раз она гуляла снаружи. Была поздняя осень. Тяжелое время. Листья уже не такие красивые, не золотые, а грязные, уродливые. Природа умирала, готовясь к зиме. Вместе с природой умирала и Лавелина.
Она не раз уже гуляла на этой площадке. Внезапно она услышала чей-то голос. Он звал на помощь. Но Лавли никак не могла понять, кто зовет, и зовет ли кто-то на самом деле. Она спросила окружающих: они ничего не слышали, или слышали, но это звали, по их мнению, зеленые человечки. На следующий день она снова была на площадке. И снова услышала этот голос. И решила выяснить, кто же все-таки кричит.
Лавли пошла на зов на задний двор. Там никого не было. Она хотела уже развернуться и уйти, как вдруг услышала опять этот зов. Он был так близко; за забором кто-то звал ее. Лавли глубоко вздохнула и выдохнула, а потом смело подошла к забору. Там она увидела расщелину, где можно было бы выбраться наружу. Лавли легко перебралась на ту сторону.
Тут внезапно все изменилось. Сзади ее теперь не было сумасшедшего дома, а были стены, и впереди стены, и везде стены. Это был лабиринт. Настоящий каменный лабиринт с тысячами разных закоулков, каждый из которых ведет в такие же непонятные закоулки. И Лавли была внутри лабиринта. И не было видно, где его начало, а где конец.
Все это произошло так быстро, что Лавли даже не успела удивиться. Она вдруг увидела мальчишку, в страхе бегущего к ней. Этот мальчик был ей знаком. Ему было лет семь-восемь, голубые, бешеные от страха глаза, золотые кудри.
— Джек, — в исступлении произнесла она.
— Помогите! — вскричал мальчик и бросился к Лавли.
Он обнял ее. Мальчик весь дрожал, ему было и страшно, и как будто холодно. Но он был такой теплый и такой живой. Она почувствовала это сразу, как только ее ладонь соприкоснулась с ладонью мальчишки. За все время, когда она была в этой психушке, она ни разу не чувствовала такого тепла. Все ранние прикосновения казались ей какими-то неживыми, ненастоящими. А он был живым, живым и испуганным.
— Все в порядке. Я с тобой, — сказала Лавли. — Ты Джек?
— Да, — он взглянул на нее пугливым взглядом.
— Почему ты ребенок? — спросила Лавли. Джек будто бы на секунду попытался задуматься над этим вопросом, разгадать тайну всего происходящего, но страх мешал ему.
— Он гонится за мной! — вскричал Джек. — Помогите!
— Кто гонится? Кто? — говорила Лавли.
Но мальчик уже не слушал ее, он пытался вырваться и убежать. Лавли взглянула в ту сторону, куда Джек все время косился. Она увидела то, чего он так боялся. Прямо из-за поворота вдруг появился человек, мужчина. Она не могла его разглядеть, но его серая, как у памятника, кожа, манера ходьбы, волосы, черты лица — все это говорило о том, что перед ней стоял Стоун. Он медленными уверенными шагами подходил к ним.
— Не бойся его, — говорила Лавли. — Только не вырывайся. Он ненастоящий, как и весь этот мир.
Но Джек не слушал, он вырвался из ее рук и побежал. Лавли только сумела выкрикнуть: «Нет!», как вдруг все исчезло. Она была опять во дворе психбольницы. Но теперь она знала точно, что волшебный шкаф, другие миры — это не выдумка. Все это было по-настоящему. А этот дом, эти люди — сплошное притворство, обман. Этого нет. Вот почему все казалось таким ненастоящим, каким-то неестественным.
Нужно было бежать, бежать прямо теперь. И Лавли, недолго думая, рванула, но попытка была неудачной. Ее схватили, вернули опять в дом.
Прошло несколько дней. Ее все не выпускали на улицу — не давали осенней одежды. Но оставаться здесь было нельзя, это место — фантазия, ложь. Нельзя так жить. Она еще не понимала, для чего это, но вырваться нужно было. Тогда она приняла отчаянный шаг: ночью она стащила ключи от двери, открыла ими входную дверь и вышла за порог.
Удивительно, именно в эту темную ночь во дворе выпал снег, белый-белый, который скрыл всю грязь и мерзость этого мира. Подул холодный ветер.
— Ты же прекрасно знаешь, что там, не улице, будет так же холодно, как и здесь дома, — сказала Лавли. — Всегда холодно. И всегда одинаково холодно. Так чего ты боишься?
Она закрыла глаза. «Представь себе, что там не снег, а такой же пол», — подумала она и ступила на холодный снег босыми ногами. Сначала она почувствовала холод, но она сделала шаг, еще и еще, и поняла, что этот холод такой же, как и везде. Ничего не изменилось.
Тогда она побежала, побежала на задний двор. Дул ветер, снежинки падали ей на глаза, но она, казалось, этого не чувствовала, била лишь дрожь, но возможно это от волнения. Она перебралась через дырку в заборе и побежала. Тут она услышала, как поднялся шум, все поняли, что пациентка сбежала. Лавли ускорилась еще сильнее, она бежала и бежала. И чувствовала, что ее вот-вот догонят, но они всё не догоняют.
Наконец, Лавли остановилась. Непонятно, каким образом, но она добежала до конца обрыва. Дальше дороги нет. Сзади нее — враги. Они хотят вернуть ее назад, в ловушку. Спереди — обрыв. А эти сзади уговаривают вернуться, чтобы она не прыгала.
А Лавли стояла там в одной белой сорочке, на краю обрыва, ветер дул ей в лицо и развивал волосы, под ногами — снег. Куда идти? Лавли закрыла глаза. «Ну, чего ты боишься? Ты же знаешь, что всего этого нет. Ты ведь поняла, что снега и ветра нет, что ты не умрешь от холода. Потому что уже бежала минут тридцать так и не умерла. Чего же ты еще боишься?». Она вдруг почувствовала тепло, тепло прямо перед собой. Это была звезда. Только протяни руку — и сможешь дотронуться до нее. Но Искорка отлетала дальше и дальше. Лавли открыла глаза. Она чувствовала Искорку, но понимала, что не дотянется до нее, их разлучали пять шагов. Но Лавли уже стояла на краю, дальше идти некуда было.