Джунгли. Темно, погода злится и испортилась совсем. Аделя бежала по дороге, непонятно, каким образом, почему, но, обежав пол-острова, куда глаза глядят, она вдруг заметила следы его ботинок. Видимо тут он уже не летел, а бежал. Кончилась магия, или просто надоело. Но она нашла его следы.
Она побежала по этим следам, и вскоре увидела Женьку. Он сидел, прислонившись к дереву. Хорошо, что не убежал хотя бы, когда заметил Адельку.
— Чего тебе? — сказал он.
— Вообще-то тебя все ищут, — отозвалась она.
— Мне по фиг, — ответил он.
— Хм, — Аделька присела рядом с ним. — Слушай, я не хочу тебя уговаривать, — начала она. — Знаю, прибежишь все равно так или иначе обратно. Но что-то непонятное творится на острове. Видишь, как портится погода быстро. Я думаю, Стоун опять что-то затеял.
— Ну, и пусть он меня прикончит. Все достало, — ответил он.
— И что тебя достало? — спросила Аделька.
— Не буду я тебе говорить. Может, еще поплакаться тебе в жилетку, пока ты не заснешь от этой мути?!
— Не нужно мне плакаться в жилетку, — сказала Аделя. — Но вот сегодня я согласна тебя выслушать. Мне самой стало интересно, за что ты так ненавидишь свою сестру. Хотя ты брат, она сестра, вам, наверное, положено ненавидеть друг друга.
Женька усмехнулся.
— Расскажи, пожалуйста. Может, если ты выговоришься, не будешь так злиться и согласишься пойти со мной. А я потом целую неделю буду гордо ходить и говорить: «Вот какая я проницательная и умная, что смогла найти и привести его обратно», — Аделька улыбнулась, Женька тоже, но все равно сказал:
— Глупо рассказывать.
— А ты попробуй. Вдруг не глупо.
— Ну. Хорошо. Я ее ненавижу. Все. Конец.
— А почему? Почему ты ее ненавидишь?
— Она эгоистка, — сказал Женька.
— И в чем этот эгоизм проявляется?
— А это не видно? Ходит такая, строит из себя бедную страдалицу. «Вот, у меня умерла дочка. Жалейте меня». Противно. Бесит просто. И главное все ходят и жалеют ее, и пытаются вернуть к жизни, а она такая: «Нет, я не хочу жить, бросьте меня». Комедию ломает, у самой что-то с Джеком, какие-то мутки, мальца на воспитание взяла, еще с этим идиотским котом подружилась, и заодно, как я понял от Ханса, решила стать героем, который обязательно победит злого колдуна, спасет и дочку, и мамочку этого мальчонки, попутно, как это бывает во всех идиотских фильмах, узнает обо всех своих скрытых способностях, о которых она сейчас и знать не знает, а если скажут — будет противоречить. Идиотизм. А теперь, как на меня вы все смотрели. Помнишь, когда я не хотел в шкаф лезть, на нее кричал. Как сказал Джеку, что все равно не верю в волшебство и во все эти сказочные счастливые концы. Мелкий противный младший брат, который не верит в магию, Фома не верующий, который плюет на весь мир, хотя сам ничего не стоит.
— Ну, а разве это не так? — сказала она больше для иронии. Женька уловил эту иронию.
— Все так. И мне даже было бы все равно, если бы Лавли не было. Она меня так бесит, так раздражает. Я ее так ненавижу. Она еще вся такая, мол, это мой брат, я не хочу его стеснять, я понятия не имею, что в мыслях этого подростка, но не буду ему мешать, потому что я вся такая благородная, а, может, мне просто пофиг на него.
— Ну, может быть.
— Ну, может быть? — переспросил Женька. — А вот и нет. Знаешь, почему? Потому что она ошибается во мне. Она считает, что я похож на родителей, что я всегда отстранялся от магии. А это ложь. Мы были с ней очень похожи, верили в волшебство, чудо и всякий такой бред. И мы были очень дружны.
— Но я думала, что Лавли и ты были друзьями только совсем в раннем детстве, ну, то есть, когда ты ребенком был, у вас же такая разница в возрасте. Да и не такими уж и лучшими друзьями.
— Наверное, она тоже так думает. Но это не правда. Я знаю ее лучше, чем кто-либо на свете, потому что я всегда был с ней рядом, всегда. Просто теперь она это забыла. Знаешь, она ведь не просто верила в волшебство. Она была волшебницей, может быть, одной из самых последних на нашей планете. Я ее спросил нарочно, где она работала раньше и что делала. А она не могла ответить, потому что не помнит, потому что забыла. Она забыла, как была ведьмой и продавала в магазине магические предметы, которые сама же делала. А я ей часто помогал. И я помню, как она встретила своего первого мужа, этого уродца. И как я его ненавидел, а потом этот скотина ее бросил, когда узнал, что у них будет ребенок. Он, наверное, и не сожалел о смерти Авроры, потому что не любил ее. А я любил. Любил, души в ней не чаял. Помогал сестре о ней заботиться. Я любил их двоих, безумно любил. А она и не помнит.
— Почему она все забыла? — сказала Аделька. Теперь у нее было такое серьезно выражение лица. Было какое-то сожаление, ей было жаль Женьку.
— А ты как думаешь?! — риторический вопрос. — Одно событие. Аврора умерла. И Лавли не могла этого выдержать. Знаешь, что она сделала? Что она сделала с собой, и со мной, со всеми? Ее сердце разрывалось от боли, и она позволила ему разорваться, — тут темп рассказа увеличился, если до этого это был рассказ спокойным голосом, то теперь это были эмоции. — Она разорвала себя на части, чтобы не чувствовать боли, чтобы забыть обо всем этом. И когда на следующий день я пришел, чтобы ее успокоить, она уже не была расстроена, она просто не поняла, зачем я пришел, потому что забыла, что мы были друзьями, забыла о волшебстве, о магии, забыла себя, забыла боль. Ее удивлял только один вопрос — откуда эта пустота в душе? Хм… Действительно, откуда! Это уже не от боли утраты, это от того, что она потеряла частицу себя. Эгоистка! Ей же на всех наплевать, кроме себя, она не думала о том, как всем вокруг будет больно от этого, она думала, чтобы только ей было не так больно. Она думала только о своей боли. Она даже уже не думала об Авроре. Что Аврора? Ей не больно, она уже мертва, и ей там хорошо на небе. А вот Лавли плохо. Она теперь хочет ее вернуть, и вернуть она хочет ее для себя, только для себя. Понимаешь? А, знаешь, кто виноват в этом? — этот последний вопрос он сказал уже совершенно спокойно.
— Я не знаю, — ответила Аделя, мышцы на голове у нее сжались, как и сердце. Тяжело было все это слышать, тяжело чувствовать чужую боль.
— Во всем виноваты эти сказки, волшебство. Они придают ложную надежду. Лавли считала себя виновной в смерти Авроры. Мол, она не смогла ее исцелить с помощью своей магии. Мы ведь привыкли, что в волшебных историях всегда бывает счастливый конец, и что ситуация каким-то магическим образом разрулится, и все будет хорошо. Но ничего не было хорошо. Аврора умерла. Магия не спасла ее. Да и не могла. И Лавли так себя из-за этого винила, что решила тоже убрать из своей жизни магию и все хорошее тоже. Поэтому я и не верю в волшебство, как можно верить после всего этого в волшебство, и в хорошие концы, когда на деле все ужасно. Все они считают меня идиотом, даже она, хотя я знаю, что я прав, и что рассчитывать можно только на себя. Даже не на людей, они предают. И магия предает.
На этом Женька кончил говорить. Аделька молчала, ждала, пока он что-нибудь скажет, но ответа так и не дождалась. Она пыталась собраться с мыслями, пыталась подобрать нужные слова.
— Знаешь, — сказала Аделя. — Ты прав. И я не буду тебя отговаривать. Магия — не лекарство от всех бед, и она не всегда помогает. И «НО» по этому поводу никаких не будет. А я все равно скажу. Знаешь, почему я всегда, при любой своей возможности садилась в этот долбанный шкаф и летела в неизвестность. Это не потому, что я надеялась на лучшую жизнь, или потому, что я верю, что магия все исправит. Нет, потому, что я знаю, что лучше уж попробовать хоть как-то изменить свою жизнь, пускай хоть магией, хоть билетом на самолет в неизвестный конец. Жить скучно — это не для меня. И сдаваться тоже не для меня, а ты сдался. Не верь в магию, не нужно. Верь в себя, верь в то, что ты теперь видишь. Глупо прятаться за наушниками, как ты это делал у Лавли дома, и не видеть того, что перед тобой. А перед тобой я, как дура бегала по лесу, тебя искала, чтобы ты не угодил в капкан идиота-колдуна, цель жизни которого — всем вредить. И этой ночью без амулета (вот такого, мне Джек его дал для защиты) и без добрых колдунов вероятность расстаться с жизнью очень велика. Поэтому поднимай свой зад, и пошли уже из этого тупого места. Мне надоело сидеть здесь.