В тот же момент с ним что-то стало происходить. Он закричал, стал отходить назад, прижался к скале, и сам стал кусочком этой скалы. Но Дикарка на этом не остановилась. Она чем-то ударила скалу — та раскололась, а потом всей своей злостью плеснула огнем на осколки — они даже не расплавились, сгорели.
— С ним покончено, — сказала Дикарка. — Теперь найдем Джека. Может, проклятие с его смертью ушло?
Лабиринт исчез, да. Но Джек все еще был там. Он стоял каменной статуей. Взгляд у него был такой, какого я никогда еще не видела у него. Не было ненависти, которую я ожидала увидеть, или страха. Нет… может быть, эта была задумчивость. Задумчивость перед смертью? И как можно было превратить ЕГО в камень?! Каким чудовищем нужно быть, чтобы превратить его в камень? В тот момент я всей душой ненавидела Стоуна.
— Искорка, — вдруг произнесла Лавли. — Ты можешь его расколдовать?
— Это необычная магия, — ответила звезда. — Даже сам Стоун не смог бы его снять. Ни одно зелье не сможет его разрушить… Но есть одно средство. Я думаю, если ты его поцелуешь, он снова станет человеком.
— Поцелуй? — переспросила Лавли. — Это не может быть так просто.
— Боюсь, я не знаю другого способа, — сказала Искорка.
— Хорошо, — сказала Лавли и подошла к Джеку. — Я попробую.
Ее губы прислонились к холодному камню. «Пожалуйста. Пусть это сработает. Я так хочу вернуть его. Я люблю его», — подумала в этот момент Лавли. Она почувствовала вокруг себя свой мягкий лунный свет, тогда же она почувствовала и его. Она открыла глаза и увидела, как каменная корочка сходит. Он стал превращаться вновь в себя. Вот уже появились белокурые волосы, и он открыл свои голубые глаза. Он медленно опускался на колени. Она подхватила его.
— Лав, — прошептал он.
И вдруг с ним стало происходить что-то не то. Он вдруг схватился за сердце и вскрикнул.
— Джек, Джек, что с тобой? — говорила Лавли.
А это уже было не остановить. Волосы вдруг стали седеть, тело похолодело, и кожа стала, как у мертвеца. Глаза наполнились безумием и изменили цвет на серый. Он, до этого державшийся за сердце, вдруг вскочил на ноги, испуганно глядя на Лавли.
— Джек! — сказала она и хотела подойти.
— Кто ты? — вскричал он и достал нож. — Не подходи ко мне!
— Джек, что с тобой? Это же я, Лавли, — сказала она, в ужасе понимая, что человек, стоящий перед ней, больше походит не на Джека, а на… Стоуна.
Она хотела подойти к нему, но он бросился к ней с ножом. Лезвие проскочило так близко, и, если бы Дикарка вовремя не поспела, Лавли была бы уже мертва. Он хотел сражаться и с Дикаркой, но рядом был и Рич. Кажется, Джек испугался и сбежал.
— Что с ним? — закричала Лавли. — Что с ним? Он, что забыл нас?
— Это похоже на амнезию?! — вскричала Дикарка. — Да, он взбесился. Он хотел нас всех убить. Он стал не лучше Стоуна, даже хуже.
— Нет, — прошептала Лавли. — Нет… Он просто забыл.
Джек не врал, когда сказал, что сердце его не может сделать злым Стоун, никто, никто на всем белом свете не мог заставить его сердце ненавидеть, кроме той единственной, кому принадлежало его сердце полностью и без остатка. Лавелине. И ее больное, израненное сердце, которое до конца не способно полюбить, переполненное и ненавистью, и обидой, и пустотой, оно накрыло его, заставило проснуться, но разбудило самое плохое, что было в нем. Оно заставило забыть все хорошее прошлое, заставило стать таким же, как Стоун, ненавидящим всех и вся. И главное — опустошило его, потому что, если сердцу остается только ненавидеть, оно уже не способно любить и, значит, утрачивает свой главный дар и свое предназначение.
«И все это из-за меня», — твердила Лавелина сама себе.
Она вдруг сорвалась с места и побежала. Побежала не за ним, нет, она сама не знала, куда бежала, пока не выбилась из сил и не упала. Она оцарапала себе все колени, кажется, ударилась животом. Все болело. А перед собой она видела лишь маленький светлый огонек.
— Искорка, — прошептала Лавли и медленно встала на колени. — Звезда моя! — взмолилась она. — Исполни мое желание.
— Ты хочешь, чтобы я исправила то, что произошло с Джеком? — сказала своим звонким взволнованным голоском Искорка.
— Да. Но постой, — прошептала Лавли. — Ты одна не справишься. Это другое проклятие, и его наложила я… мое холодное, ледяное сердце, мои пустые глаза, они не смогли вернуть его, они прокляли его. Но это, значит, что только я могу снять новое проклятие. Но ты же видела, что произошло в прошлый раз, у меня ничего не получилось. Я не могу снять его одна. Мне было под силу победить злого колдуна, создававшего хаос по всему миру, но я не смогла вернуть того единственного мужчину, которого я люблю. Искорка моя, звездный свет в ночи, я больше так не могу жить. Я больше не хочу жить не в полную силу. Я больше не могу чувствовать пустоту прямо здесь, в моем сердце. Я больше не хочу, чтобы мои чувства приносили вред другим. Я не хочу разучиться любить, и не хочу жить прошлым. Я хочу жить сейчас, любить и быть любимой, хочу, чтобы брат смотрел на меня не как на предателя, а как на друга. Хочу, чтобы друзья были со мной не из жалости, а потому что я им нужна, я вновь хочу стать тем, кем я была, — голос Лавли дрожал, а глаза блестели от слез, думаю, Искорка чувствовала себя так же. — Прости меня за то, что я сделала с тобой, с собой, с нами. Вернись ко мне, я прошу тебя, стань моим светом, стань моим сердцем, будь моим смехом. Только так мы сможем вернуть того, кого мы любим.
Искорка медленно подлетела к Лавли и вошла в нее, прямо в сердце.
…Мне было больно. Сначала я почувствовала ужасную боль, боль в сердце. Это было от той боли, что я когда-либо чувствовала. От той боли, когда умерла моя Аврора, от той боли, какую я почувствовала, когда все это случилось с Джеком, от той боли, когда я увидела в первый раз этот взгляд Женьки, который означал, что мы с ним — никто друг другу, от боли, что чувствовала, когда мой первый муж бросил меня. Мне было больно в сердце, на глаза наворачивались слезы. Но вместе с этим было и другое чувство.
Я все вспомнила. Сначала я вспомнила брата. Как мы дружили в детстве, как бегали друг с другом по двору, как любили друг друга, дрались друг за друга, делились друг с другом, были лучшими друзьями. Я вспомнила и свою маленькую Аврору, то, что уже давно забыла о ней. Ее лучезарные голубые глаза, так ясно смотревшие на меня, вспомнила, как она была на меня похожа, вспомнила, как мы гуляли в парке, бегали там, а она снимала свои маленькие ботиночки и носилась босиком, и вспомнила, как Женька носился с ней рядом. Он часто говорил, как это странно, что мы так похожи.
Я вспомнила, как летала на волшебном шкафу, когда я впервые поняла, что магия есть, и не где-то далеко, а близко, рядом, во мне. Я вспомнила, что поняла это в тот же миг, как села в волшебный шкаф. А после я побежала на речку, сняла свои туфельки и ступила на нее, именно ступила, и не провалилась, потому что вода подчинялась мне. Я выбежала на середину реки, смеялась, танцевала, прыгала. Это было всегда со мной. Вода всегда подчинялась мне. И я это вспомнила. Вспомнила, как на этой же речке, когда мне было пять лет, я провалилась под воду. Тогда я играла с игрушкой, и она упала на середину реки, и я, как и в пятнадцать лет, ступила на водную гладь, и мои ноги не потонули. Я почувствовала холод весенней реки, как я испуганно шла по воде, как мои ноги дрожали, и как я теряла равновесие и, пытаясь выровнять его, перекатывалась то на одну ногу, то на другую. А потом я вдруг так испугалась, что провалилась под воду. И тогда меня спас Джек. Мой Джек. Он показал мне остров, я познакомилась с его друзьями. И я представилась принцессой Луной, потому что только луне под силу управлять водой. И как рыбки приняли меня за свою богиню, королеву.