Вышел тогда вперед черноволосый человек в охотничьей куртке. Голос Черноволосого будто охотничий рог зазвучал:
— Коли ты изумрудного молока отведаешь, дам тебе денег сколько душе угодно. Сможешь накупить всего, что только приглянется. Станешь самым богатым человеком во всем государстве! Будешь лучшим стрелком в окрестных горах и долах, отважным и смелым воином. Иноземные князья станут твоей дружбы домогаться. И будешь всему миру хозяин. Глянь-ка сюда!
Снял охотник сумку с плеча, вытряхнул ее на стол. Посыпались звонкие золотые дукаты да серебряные талеры. У Реза даже дух захватило.
А Русоволосый в темноте стоял. Облокотился он на свой длинный рог и, казалось, спит. Но вдруг поднял глаза, и щеки его порозовели, а глаза заблестели. И заговорил он таким чистым, звонким голосом, словно серебряный колокольчик:
— Коли ты белого молока отведаешь, подарю я тебе мой голос, мои песни, мой рог. И ранним утром, на заре, ты будешь петь с переливами и трубить в рог так, как это делаю я. А у того, кто услышит твое пение и звук твоего рога, потеплеет на сердце. До конца дней своих не забудет он твоего пения! И станут люди любить и почитать тебя.
— Отведаю я белого молока, — сказал Рез.
Зачерпнул он кружкой молока и поднес к губам. Ну и теплое, ну и душистое было то молоко! Никогда прежде не приходилось пастуху пить такого!
— Твоя правда, — сказал Русоволосый. — Хорошо выбрал! Выбери ты алое или изумрудное молоко — быть бы большой беде. Рыжеволосый-то покровитель пастухов, а Черноволосый — охотников. Вот и думают они, что в горах только и дела — за стадом смотреть и охотиться. А песня, мол, пастухам и охотникам только помеха. Вот и хотели они тебя подкупить. Я же — покровитель певцов-йодлей. Я принес в Альпы свои песни. И откажись ты от белого молока, не смог бы я передать мой дар людям. И прошли бы сотни, многие сотни лет, прежде чем они научились бы петь на тирольский лад.
Произнес он эти слова и исчез. А с ним вместе и рыжий великан и черноволосый охотник. Огонь в очаге погас, и Рез сам не знал, было ли это все наяву, или сон ему приснился. Лег пастух снова на траву и крепко заснул.
Когда же померкли звезды, защебетали птицы и снова взошло солнце, Рез проснулся. Рядом с ним на траве лежал пастуший рог, тот, что был у Русоволосого.
Рез мигом вскочил на ноги, выбежал на альпийский луг перед хижиной, стал петь и трубить в рог. Пел он с переливами на тирольский лад, как и поныне в Альпах йодли поют. Сбежались тут со всех сторон к нему коровы, и самая норовистая смирилась и дала себя подоить.
По-всякому пел Рез — то тихо, то громко, ну, точь-в-точь как Русоволосый. Неслась его песня по горам и долам, журчала, как ручеек шелестела, словно ветер в лесу, гремела, как бурный водопад в горных ущельях. И люди, что слышали песню альпийского пастуха, не забывали ее до конца своих дней.
Стало тогда искусство йодлей переходить из рода в род. Сохранилось оно до нынешних дней, и никогда не разучатся альпийские пастухи петь с переливами и трубить в рог.
Волк и лошадь
овадился волк ягнят в деревне таскать. Поймали его крестьяне и отдубасили палками за все проделки, но не убили. А вскоре стал волка опять голод донимать. Поплелся Серый добычу искать. Вдруг видит — пасутся на горном склоне лошадь с жеребенком. Собрал волк все силы и мигом лошадь с жеребенком настиг, не успела она от своего лютого врага убежать. Вот волк ей и говорит:
— На здешнем выгоне пастись запрещено — это всякий знает! Ты нарушила запрет. И в наказание заберу я твоего малолетку в залог. Я здесь сторож.
Стала лошадь волка просить, умолять. Но без толку!
— Ах, — заплакала лошадь, — бедный мой несмышленыш! Он в темнице до смерти истомится!
— Сколько лет ему? — спрашивает волк.
— Точно не знаю, — отвечает лошадь, — день его рождения вместе с именем у меня на правом копыте записаны. Вы, поди, читать умеете? Раз вы на выгоне в сторожах, стало быть, и грамоте обучены!
Не хотелось волку признаваться, что в грамоте он ничего не смыслит.
— Покажи-ка твое копыто! — говорит.
Подняла лошадь правое копыто, да как волка по лбу стукнет! Не взвидел он света белого, оглох, ослеп и во всю длину на земле растянулся.
Ну, а лошадь, ясное дело, не стала ждать, пока он очнется и на ноги встанет. Убежала вместе с жеребенком.
С тех пор волк к лошади с опаской подходит. Боится, как бы она его снова не лягнула.
Йоринде и Йорингель
а горе в большом дремучем лесу стоял некогда древний замок. И жила в том замке совсем одна старая колдунья. Днем она в кошку