— Ах, Кэтлин, — вздохнув, сказал он, — прости меня.
Она удивленно прищурила глаза; затем, поняв, что он имеет в виду, улыбнулась.
— Нечего прощать, по крайней мере, в настоящий момент. Мужчины всегда забывают, что я женщина.
— Я никогда не забываю. — Он медленным взглядом обвел округлые очертания ее груди. — Я не могу забыть.
Она опустила голову. — Мыться, мистер Хокинс.
Он опустился в воду по самую грудь. Вода была очень горячая, такая, какую он любил. Весли удовлетворенно вздохнул.
— Достаточно теплая?
— О, да. Я не мылся с… — Он остановил себя. Боже, как легко разговаривать с этой свирепой ирландской незнакомкой, —… давних пор.
Кэтлин отодвинула ширму. В руках у нее были мочалка и кусок желтоватого мыла. Она обошла вокруг лохани.
— Разве ты никогда раньше не мыла мужчину? — спросил Весли.
— Конечно, мыла. Это входило в мои обязанности со дня смерти матери.
Он услышал, как она затаила дыхание.
— А когда это случилось?
— Прошло уже шесть лет. У нее внутри что-то росло. Бродячий парикмахер назвал это фистулой.
— Прости меня, Кэтлин.
— Два «прости меня» в течение одного недолгого разговора. Вы могли бы быть порядочным человеком, если бы не принадлежали к круглоголовым, мистер Хокинс.
Весли вспомнил свою мать. Она была так же чужда ему, как Новый Мир, находящийся за океаном. От нее остались смутные образы: жесткий женский рот, произносящий слова осуждения; безжалостный голос, отправляющий его в изгнание в Лувейн.
— Какая она была? — спросил Весли.
— Моя мать?
—Да.
— А какого черта вы интересуетесь моей матерью?
— Ну, пожалуйста, Кэтлин, мне интересно. — Она рассеянно потянула выбившийся локон.
— Ее звали Собан. Ее отец был лордом, и он ни разу не заговорил с ней и не дал ей никакого приданого после того, как она вышла замуж за моего отца, который, как вы уже знаете, не был богатым человеком.
— Как же они ладили, сводили концы с концами?
— Я уверена в том, мистер Хокинс, — живо откликнулась она, — что настоящая любовь украшала каждый день, который они проводили вместе. Это облегчало жизнь.
— Итак, ты веришь в настоящую любовь?
— Конечно, — подтвердила Кэтлин. — Я же ирландка.
Она подтянула к лохани стул.
— В последний раз я купала котенка Мэгин. Бедное животное визжало так, что было наверняка слышно на небесах.
— Обещаю, что не буду визжать, — заверил Весли.
Однако, он не смог сдержать вздох настоящего наслаждения, когда она провела намыленной мочалкой по его плечам и груди, скользя своими сильными пальцами по гладкой коже и массируя мускулы. Руки, так беспощадно владевшие мечом в сражении, двигались сейчас с успокаивающей нежностью. Ее быстрые, уверенные прикосновения были наполнены неуловимым волшебством. Легкий аромат распространился в воздухе.
— Туалетное мыло? — удивленно спросил Весли.
— Из дикого вереска. Наши урожаи могут погибнуть, а вереск продолжает цвести. Даже англичане не смогли уничтожить его, хоть, не сомневаюсь, пытались. Мэгин делает лучшее мыло в округе.
— Как-то я не могу представить Мэгин, которая варит мыло.
— Да, она не совсем такая, какой видят ее большинство мужчин, мистер Хокинс.
— Весли. Пожалуйста, называй меня Весли.
— Нет. Это уж слишком.
— А мое купание в обнаженном виде не слишком?
Ее рука задержалась у него на плече, затем возобновила мягкие кругообразные движения.
— Это возложенное на меня задание. Наклонитесь вперед, пожалуйста.
Он уперся локтями в колени. Она отвела в стороны длинные пряди его волос. Мочалка двинулась по его шее, затем ниже, между лопаток и…
— Пресвятая дева Мария, — воскликнула она. Весли посмотрел на дверь. Схватившись за края лохани, он приготовился выпрыгнуть из нее.
— Что случилось? — требовательно спросил он. — В чем дело?
— Вы весь израненный.
Весли провел рукой по волосам. Проклятие. Он не предусмотрел ее реакцию на шрамы, исполосовавшие всю его спину.
— Да, — беззаботно ответил он. — Но твои прикосновения заставляют меня забыть о боли.
Ее рука неуверенно двинулась вниз по позвоночнику. Глупо, но он представил себе, как шрамы разглаживаются и исчезают в тех местах, которых коснулась ее рука.
— Кто же сделал это с вами?
— Не знаю, я стоял спиной.
— Это не смешно.
— Я тоже так тогда думал, — по правде говоря, он тогда ни о чем не думал. Пытки связывались в его памяти с непроглядной темнотой, которая охватывала его и скрывала от боли.
— За что вы подверглись наказанию… Весли? Ему понравилось звучание имени в ее устах.
— За… непокорность.
— Кому? Хаммерсмиту? Вас пороли за дезертирство? — Она приняла его молчание за подтверждение. — Но это уже зажившие раны.
— Возможно, я не в первый раз дезертировал.
— Но в последний? — потребовала она ответа.
— Думаю, только благодаря тебе.
— Вы лжете. Вы всегда лжете, мистер Хокинс.
— Я получил эти шрамы в Англии. — Не будет вреда, если он признается в этом или позволит ей делать собственные выводы. Если бы он сказал ей, что пострадал за то, что был католиком, она бы не поверила, а он открыл бы себя перед предателями, которые лишили Клонмур священника.
— Это имеет какое-то отношение к причине, по которой вы воюете в Ирландии? — спросила она.
— Ты задаешь слишком много вопросов. Это мое первое купание за большой промежуток времени, и мне хотелось бы насладиться им.
К его облегчению, она сменила тему и тщательно намылила его волосы.
— Длинные, — отметила она, — а не подстриженные, как у большинства круглоголовых.
Три месяца назад его волосы представляли собой великолепную волнистую мантию красноватого цвета. Отсутствие надлежащего ухода превратило их в массу спутанных прядей.
— Я не похож на большинство круглоголовых. —
— А чем вы отличаетесь?
— Я роялист.
Кэтлин выронила мочалку. Он усмехнулся, наслаждаясь ее изумлением.
— Очередная ложь. Если бы вы были роялистом, то сейчас занимались бы интригами с Карлом Стюартом во Франции или Саксонии, или где-либо еще, куда он добрался.
— Для Ирландии было бы лучше, если бы на троне сидел Карл.
Она поджала губы. Горя желанием поцеловать ее, он наклонился вперед и уже был близок к цели, когда услышал:
— Если это уловка для того, чтобы завоевать мои симпатии для дома Стюартов, то она не сработает. В прошлом году сюда приезжал агент в поисках ирландских войск. Но, когда он увидел, в каком состоянии находится Клонмур, тут же отправился назад через пролив.
— Вы могли бы подумать об оказании поддержки противнику Кромвеля, — посоветовал Весли.
Она вздохнула.
— Ирландия все равно останется под игом Англии. Какая для нас разница, изменится ли наш кучер?
— Был ли когда-нибудь у вас такой жестокий кучер, как Оливер Кромвель?
— Прекрасный вопрос, мистер Хокинс. Я бы тоже хотела знать, почему вы воюете на его стороне.
— Довольно спорить, — заявил Весли. — Я уверен, что ваши правила запрещают изводить пленного. — Он отклонился назад, наслаждаясь ощущением сильных пальцев девушки на своей голове. Сквозь полуоткрытые глаза он наблюдал за бликами от огня на ее повлажневшем от пара лице.
Более всего приковывали взор глаза Кэтлин. Темные брови и еще более темные ресницы обрамляли пару омутов, настолько глубоких и таинственных, что он мог бы навсегда утонуть в них. Цвет менялся от темно-карего до янтарного. Отраженные в них вспышки огня возвращались к нему лучами доброты, проникая глубоко в сердце.
«Сумасшествие, — подумал он. — Это теплая вода размягчила мой мозг и так подействовала на меня. Я не должен позволять себе что-то чувствовать к этой женщине».
Однако Весли хотелось забыть данные им обеты. Ему хотелось почувствовать ее руки на себе, в местах, спрятанных под водой: на бедрах, на талии, на…
—…ногу, — нетерпеливо повторила она.