Зрители одобрительно мне улыбались и даже поддержали жидкими хлопками. На английском я знала всего несколько песен, но вряд ли бы они подошли для этого вечера. Тем более что мое перламутровое платье, уложенные локонами волосы, сверкающая диадема и огромный черный рояль требовали … романса, не меньше.
Я с ужасом открыла рот, с последней мольбой взглянула на Люпина, и звуки сами полились из меня, складываясь в плавную мелодию:
Вы, чьи широкие шинели напоминали паруса, — тихо пропела я.
Чьи шпоры весело звенели и голоса, — чуть уверенней.
И чьи глаза, как бриллианты, на сердце выжигали след, — я смотрела в глаза Люпину, держась за этот взгляд, как за спасительную соломинку.
Очаровательные франты… минувших лет.
Рояль вступил мягко и точно.
О, как мне кажется, могли вы, рукою полною перстней, — пела я по–русски, но все заворожено слушали меня, внимая скользящей по залу мелодии.
И кудри дев ласкать и гривы своих коней…
В одной невероятной скачке вы прожили свой краткий век, — тут почему–то мне представился Ремус совсем молодым и немного замкнутым юношей, а рядом Блэк — веселый и азартный и смеющийся Джеймс, лихо взъерошивающий свои непослушные волосы.
И ваши кудри, ваши бачки … засыпал снег… — я смотрела на седую прядь Люпина и удивлялась такой новой для меня трактовке этой песни.
Мой аккомпаниатор с невероятным упоением заиграл проигрыш, а я осмелилась оглядеть слушателей. Кажется, им нравилось.
«Хвала моей музыкальной школе по классу скрипки!»
Одним ожесточеньем воли вы брали сердце и скалу, — я с гордостью вновь посмотрела на Люпина.
Цари на каждом бранном поле и на балу…
Вам все вершины были малы и мягок самый черствый хлеб, — я освоилась с ролью певицы и позволила себе несколько плавных жестов руками.
О, молодые генералы, о, молодые генералы своих судеб!..
Я слегка наклонила голову, давая понять, что песня окончена. Прозвучали последние аккорды рояля. Я стояла в полной тишине, боясь поднять глаза.
«Публика приличная, помидорами бросаться не будут», — подумала я в отчаянии.
И тут все опомнились и разразились такими аплодисментами, что румянец на моих щеках проступил даже через немаленький слой тонального крема. Я изящно поклонилась и прошла к своему месту, стараясь не упасть от волнения.
Дамблдор поцеловал мне руку, уверяя, что ранее ничего подобного не слышал. Люпин был очень доволен и с гордостью улыбался.
Но больше всех меня удивил Снейп. Он подошел ко мне, сложив руки на груди, и глядя сверху вниз, произнес:
— У Вас хороший слух и … очень красивый голос, миссис Черри, — затем он вышел за дверь и больше уже не вернулся.
После были танцы…
Глубоко за полночь вернулся Рубеус с двумя огромными ящиками.
— Вы пропустили столько интересного! — укоризненно сказал Хагриду Флитвик, как будто не сам отправил его в этот поход.
Мы с Люпином ушли, не дожидаясь конца вечеринки. А я успела забрать с огромного блюда серебряную запонку Снейпа.
«Интересно — почему он ушел? Может, боялся, что его заставят читать сонеты Шекспира?»
Глава 18. Решающий матч Гриффиндор — Слизерин
На завтраке в первое воскресенье после каникул команду Гриффиндора встретили оглушительными аплодисментами. Сегодня им предстоял матч со Слизерином. И именно эта игра решала, кому отдадут Кубок по Квиддичу. Последний раз Гриффиндор получал Кубок школы семь лет назад, когда ловцом был Чарли Уизли. Про Чарли в школе ходили легенды, многие из которых были весьма удивительными!
Погода была самая замечательная. Солнце светило ярко, теплый легкий ветерок шевелил красно–оранжевые флаги и транспаранты с изображениями льва и эмблемами Гриффиндора. Когда игроки вышли на поле, по трибунам прокатилось цунами приветствий: за команду Вуда болели Гриффиндор, Равенкло и Хаффлпафф. И лишь одна трибуна, в центре которой сидел профессор Снейп, поддерживала команду Маркуса Флинта.
Снейп сегодня был одет в умопомрачительный зеленый камзол с малахитовой мантией, он смотрел на всех мрачно и презрительно. Мне стало немного жаль его: ему достался факультет, учеников которого недолюбливала вся школа. Я приветственно помахала ему рукой, когда он недовольно оглядывал преподавательскую трибуну. Рядом со мной сидели Хагрид и Люпин, впереди — Синистра, Вектор и Спраут. Чуть ниже — Филч и МакГонагалл, которая контролировала комментатора матча. В самом верху учительской трибуны с Кубком в руках сидел Дамблдор в окружении старейших профессоров школы.