Однако что-то было не так, и он не сразу определил, что именно. Девочка, которую он когда-то знал, была жизнерадостной и веселой – в любой момент могла улыбнуться и рассмеяться. Теперь радость ее погасла, и ему было больно видеть это, хотя он не совсем понимал почему. А впрочем… какое ему дело до глупостей? Не удивительно, что радость и смех давно ушли из жизни Роуз вместе с детством. Она ведь повзрослела за то время, что его тут не было, и наконец увидела жизнь в ее истинном свете – увидела мир, полный несчастий, скорби и боли.
Адэр мысленно выругался, сообразив, что все-таки разочарован – несмотря на все свое здравомыслие. Он втайне надеялся, что Роуз и сейчас могла бы заставить его улыбнуться – как бывало прежде…
А во Франции он часто думал о Данкерне и думал о ней, смеющейся и улыбающейся. Хотя, наверное, давно пора похоронить эти глупые воспоминания.
– Жаль, что твоя мать умерла, – сказал он, когда Роуз взглянула в его сторону. И тут же поморщился от этой своей глупой попытки завести беседу.
– Спасибо, лэрд. Я все еще тоскую по ней.
– Да, конечно… Отец с великой скорбью писал о ее смерти.
– Он всегда был добр к нам, и всем нам очень его не хватает.
Адэр кивнул и коснулся ее корзины.
– Он часто говорил о кулинарном искусстве – твоем и твоей матери. Отец очень любил яблочные пирожки.
Потянувшись к кубку с вином – его наполнил для нее Роберт, – Роуз поняла, что ее руки дрожат, и поспешно сцепила их за спиной. Ее слишком живое воображение разыгралось, и она уже слышала, как лэрд обвиняет ее в колдовстве.
Стараясь овладеть собой, Роуз проговорила:
– Когда старый лэрд ел пирожки в разгар зимы, он называл их «прикосновением весны».
– Да, верно. Отец находил их… весьма утешительными. Стоило съесть один – и плохого настроения как не бывало! Он часто говорил о них, и я посчитал, что просто обязан сам попробовать. Надеюсь, моя просьба не доставила тебе неудобств.
– Нет, лэрд, – пробормотала Роуз с вымученной улыбкой.
Когда он подтянул корзину поближе к себе, она попыталась сохранить хотя бы внешнее спокойствие. Юноша, которого она знала, никогда бы не стал для нее угрозой, но этого юноши давно не было, а вместо него…
Роуз почти не удивилась, почувствовав, что ее влекло к этому смуглому мужчине, но подобное влечение еще не означало, что он безопасен. Ведь мать учила: желание и даже любовь могут затуманить способность ясно мыслить и притупить инстинкты.
Когда лэрд выбрал пирожок и поднес ко рту, она стала мысленно молиться: «Господи, если еда произведет на него какое-то действие, то пусть вернет к жизни того доброго молодого человека, которого я когда-то знала».
Глава 2
Сладкий, с легкой кислинкой… Сочетание просто идеальное… Странно, что столь простая пища может быть таким восторгом для языка. Адэр потянулся за другим пирожком. И тепло словно струилось в него, снимая напряженность в мышцах, преследовавшую его даже во сне. Хотя Адэр всегда считал Данкерн своим домом, он лишь сейчас ощутил, как замок приветствует нового хозяина.
Взглянув на Роуз, он заметил, что та немного побледнела, и ему вдруг захотелось сжать ее в объятиях – хотелось поцеловать ее и ласками рассеять страхи, от которых она страдала.
Адэр потянулся к кружке и глотнул эля, но приятного чувства это не притупило. Еду женщин Кит отец называл «утешительной», и именно это он сейчас испытывал. Как в те моменты, когда мать гладила его лоб и целовала в щеку. Адэр понимал, что должен был встревожиться, но почему-то оставался спокойным. «Что ж, если это колдовство, как подозревала мистрис Керн, то очень доброе, – подумал он. – И тогда… Если маленькая Роуз может готовить еду, дающую утешение человеку, который не знал ничего подобного очень-очень долго, – то какое же еще волшебство ей подвластно?»
Лэрд изучал прелестное личико девушки и чувствовал себя виноватым из-за собственных подозрений. В Роуз не было ни капли зла. Ни тени тьмы. В худшем случае она просто сбилась с пути.
– Они очень хороши, – сказал он наконец, противясь желанию взять еще один пирожок. – Я сберегу остальные на потом.