— Мы расплачиваемся одной и той же монетой, — голос мастера Данте был хриплым. — Вот только на торг не мы их пригласили!
Трупов на площади было много. Они громоздились кровавым курганом, на вершине которого восседал деревянный идол. Вокруг восьмирукого истукана со звериным лицом вились тучей мухи.
Стояла полная тишина, нарушаемая лишь жужжанием насекомых да карканьем ворон.
— Не нравится мне эта магия, — сказал Никос, спрыгивая с коня. — Такого идола я вижу впервые, а от всего нового, что приходит из степей — жди беды…
Я старался не дышать и не глядеть на обезглавленные тела, сваленные в кучу. Из проулков выезжали скауты и выстраивались в ряд. Их суровые лица ничего не выражали.
— Придержи своего коня, — обратился ко мне Никос. Быстрым шагом он направился к страшному кургану. Остановившись, в метре от горы мертвецов, он оперся на копье и с силой топнул ногой о землю.
Все вокруг задрожало, курган накренился, и трупы посыпались нам под ноги. Страшный идол тоже накренился и через миг скатился на землю.
С отвращением я взглянул на звериное лицо с человеческими глазами.
— Не смотри на него! — Взревел мастер Данте. Сорвав с плеча плащ, он накинул его на мерзкое изваяние. — Сожгите его!
Быстро темнело. Никос расставил караулы, меня он поставил в первую стражу.
Я стоял на палисаде и напряженно вглядывался вдаль. Степь начиналась прямо за узкой полоской вытоптанных конницей полей и простиралась в бесконечность. Пока было светло, я мог наблюдать как ветер гонит волны по голубоватым травам и вздымает облака пыли на пустынных улочках поселка. Солнце величественно спустилось за горизонт, окрасив весь мир багрянцем.
В степях закаты были другими, не такими как в Лие. Бескрайний горизонт будто вспыхивал вселенским пожаром, заливая весь мир багровой лавой. Далекие холмы превращались в янтарные глыбы плавящегося воска. Голубые степные травы приобретали непередаваемый оттенок, колышась на ветру, они отливали золотом.
Каждый раз все это приводило меня в неописуемый восторг!
Я долго вглядывался в догорающий костер заката, любуясь увяданием красок и наступлением ночи. Так, должно быть, испокон веков Роте удалялась на покой, закрывая свой солнечный глаз и открывая лунный.
Появилась круглая луна, сияющая, как начищенный щит моего деда. Ночь была довольно светлая, а от степных трав исходило голубоватое сияние. Я с восхищением глядел, как на ветру колышется это призрачное море и представлял себе, что я не на крепостной стене, на борту величественного крутобокого корабля, несущего меня в дальние страны.
Наверно, я был плохим стражником. Мои мысли часто убегали вдаль, я вспоминал события последних дней, удивляясь, насколько быстро я оброс толстой кожей. Где то внизу, на площади, все так же смердела гора трупов, а мне все было нипочем. Я взобрался на маленькую башенку и наслаждался свежим степным ветром напоенным запахами трав и прогретой за день тучной земли.
Все ужасы мира словно исчезли. Остался лишь я в тишине ночи, да бескрайний купол неба, усеянный звездами раскинувшийся над мерцающим морем степи.
Знакомый звук вырвал меня из царства грез и вернул на землю. Я поежился. Звук был знакомым и неприятным, словно полуночная прачка шлепает о камень мокрое белье. Чуть поодаль шевельнулся мой напарник по страже. Я спустился по шаткой лесенке на стену и подошел к нему.
Лицо скаута было хорошо различимо в ясном лунном свете. Он напряженно вглядывался в степь.
Мельком глянув на меня, он вновь уставился в мерцающую даль.
— Зачем он это делает? — спросил я.
Стражник молчал. Разговаривать на посту не разрешалось, и я уже отчаялся получить ответ, когда он повернулся ко мне.
— Наказывает себя… — прошептал скаут. — Иначе колдовство сожрет его разум…
Мы выехали с рассветом. Разведчики ускакали вперед, двоих Никос отправил в степь изучить следы. Закончив с приказами, он подъехал ко мне.
— Как самочувствие, господин волшебник? — в его голосе я не услышал насмешки.
— Я в порядке, — это было правдой. — А мастеру Данте, похоже, нездоровится?
Мастер колдун ехал в сотне шагов от нас. Завернутая в теплый плащ фигура сильно сутулилась, кроме того, он качался в седле из стороны в сторону, и голова его время от времени падала на грудь, словно он засыпал на ходу.