А что было прежде? Едва выйдя из военной школы, юный прапорщик решил написать оперу «Ган Исландец» по роману Виктора Гюго. И ему представлялась музыкальная драма, полная пламенных страстей, нечто вроде итальянских опер-сериа. Льется кровь, злодеи неистовствуют, благородные герои страдают и погибают под звуки огненной музыки. Но из этой попытки...
— ...ничего не вышло, потому что не могло выйти: автору было 17 лет,—признавался Мусоргский.
В 19 лет его заинтересовала трагедия Софокла «Царь Эдип». Древняя Греция, голубое до синевы небо, жгучее солнце, белоснежные одежды... Титанические страсти...
Оперы не получилось. Но удался хор греков, умолявших разгневанных богов сжалиться над ними.
— Остальное охлаботина,— сказал об «Эдипе» Балакирев.
Долго еще не мог расстаться молодой Мусоргский с мечтой о необычном сюжете. Более двух лет работал он над оперой «Саламбо» по роману Флобера.
«Он поразил меня картинностью, поэзией и пластичностью,— писал композитор.— И помимо всего можно было показать водоворот людских масс, борьбу угнетенных против страшного, как бог, Карфагена».
Можно показать борьбу угнетенных, вывести в опере народные массы... Это особенно прельщало Мусоргского. И его «восточные» мелодии очень напоминали русские песни... Потом эти «карфагенские» мотивы композитор использует в своих народных музыкальных драмах.
Опера «Саламбо» тоже не получилась.
— Хочу показать Русь-матушку во всю ее простодушную ширь, но так, чтобы прошедшее в настоящем было, чтобы в истории просвечивалась современность и решались задачи дня сегодняшнего.
Многострадальная, обильная и убогая Русь всегда жила в сердце Мусоргского. Даже когда обдумывал «Саламбо», отдыхая писал русские песни и романсы. Еще до поездки в Москву, в 1859 году, что, по выражению Мусоргского, словно сказочная купель, возродила его ко всему русскому, он был уже автором песен в народном духе «Отчего, скажи, душа-девица» и «Где ты, звездочка?».
С детства Мусоргскому, родившемуся в деревне, были знакомы горести и радости жителей села. Хотя его род где-то в тридцать втором поколении происходил от легендарного Рюрика, бабушка была крепостной крестьянкой.
Псковское село Карево, родина Мусоргского, раскинулось в живописном месте. С холма, где стояла усадьба отца, открывалось могучее приволье полей. Вдали зеленел заповедный лес; внизу, у подножия холма, таинственно плескалось полноводное озеро Жижце, словно хотело поведать о том, как в далекие времена в его волнах утонул гонец от мятежных стрельцов.
Мальчик любил наблюдать, как по утрам, едва занималась заря, крестьяне с песнями уходили на полевые работы, а но праздникам водили хороводы. Собирались принаряженные девушки и парни, становились в круг и, двигаясь навстречу друг другу, пели:
— Да пусти в хоровод!
— Да зачем в хоровод?
— Девон любовать.
— Покажи женишка...
Навсегда сохранил Мусоргский впечатления детства. Никакие книги не могли заменить ему это непосредственное чувство близости к родным просторам.
С семи лет мальчик благодаря стараниям матери прекрасно играл на рояле и, еще не зная правил композиции, охотно подбирал мотивы народных песен.
— В отроческих и юношеских своих годах, а потом и в зрелом возрасте я всегда относился ко всему народному и крестьянскому с особенною любовью и считал русского мужика настоящим человеком.
Мусоргский умел подмечать в народе любопытные типы, глубокие самобытные характеры, а потом эти «аппетитные экземпляры» любил «тиснуть» в свои сочинения.
— Сколько их, свежих, еще не тронутых искусством кишит в русской натуре, ох сколько! И каких сочных, славных...
Мусоргский крепко усвоил завет великого учителя музыкальной правды Даргомыжского, который говорил: «Я не намерен снизводить музыку до забавы. Хочу, чтобы звук прямо выражал слово. Хочу правды».
Даргомыжский в своей последней опере «Каменный гость» положил пушкинский текст на музыку, не изменив ни одного стиха. Мусоргский задумал воспроизвести музыкально человеческую речь в комедии Гоголя «Женитьба».
— Я хочу припечатать Гоголя к месту и актера припечатать, то есть сказать музыкально так, что иначе не скажешь, и сказать так, как хотят говорить гоголевские действующие лица. Вот почему в «Женитьбе» я перехожу Рубикон. Это жизненная проза в музыке.
Композитора уже не влекут необычные страны и романтические страсти. Он хочет житейскую прозу изложить музыкальной же прозой. Что бы ни услышал Мусоргский в обычной жизни — на улице, в лавке, на базаре, в конке,— эти обыденные слова он озвучивал, мысленно перекладывал на музыку. А уж реплики из «Женитьбы»— сочная, образная гоголевская речь — неотступно преследовали композитора, пока возникшая мелодия не припечатывалась к ним навечно!
Мусоргский удивлял друзей своими «дерзостями» в музыке. Казалось бы, разговоры совсем не музыкальные: про сапоги, про новый фрак, про дома с «хлигером»— сонно-ленивая манера растягивать слова у Подколесина, суматошная болтовня Кочкарева, вкрадчивые, льстивые речи свахи, даже лай собачки, присвисты домашней птички и возня будущих детишек-экспедиторченков — все превращалось в музыку.
Первый акт «Женитьбы» композитор не раз исполнял в гостиных Балакирева, Кюи, Шестаковой. Сам Мусоргский пел Подколесина, а Кочкарева — Даргомыжский. Старый музыкант часто останавливался, хватаясь за живот от смеха. «Модест Петрович немножко далеко хватил»,— повторял он.
Однако Мусоргский, художник необычайно требовательный, понимал, что «Женитьба» — это еще не настоящая опера, а только упражнение, лишь эксперимент, необходимый для будущей работы.
— «Женитьба»— это клетка, в которую я засажен, пока не приручусь, а там на волю.
Дальше первого акта он не пошел. Ему не терпелось засесть за сочинение большой русской оперы, даже не оперы, а — национальной, народной музыкальной драмы.
— Не познакомиться с народом, а побрататься жаждется: страшно, а хорошо!
Время в России было тогда нелегкое. Хотя царь Александр II и отменил крепостное право, но «свобода» оказалась обманом. Крестьян заставили платить за землю кабальный выкуп — огромные деньги за жалкий клочок пашни. Их просто-напросто ограбили! Больно ударила реформа по мужику. Деревня бунтовала. Царские каратели не жалели пуль и нагаек, чтобы расправиться с народом, да заодно и с интеллигентами, которые сочувствовали бывшим крепостным.
Но плотина была прорвана.
Новое входило в жизнь. Свежие веяния проникали и в искусство. Великий революционер Чернышевский создал свою материалистическую эстетику, призывая художников изображать правду. «Надо не только показывать действительность в искусстве,— учил он,— нужно объяснять ее и произносить над ней приговор».
Идеи Чернышевского, подхваченные передовыми художниками, породили великие творения русской литературы, правдивые до боли картины художников-передвижников, могучую русскую музыку. Недаром «пятерку» композиторов, объединившихся вокруг Балакирева, назвали «Могучей кучкой».
Балакирев, Мусоргский, Бородин, Римский-Корсаков, Кюи обращались к народу с правдивой, искренней и смелой речью, выраженной в богатырских музыкальных звуках.
«Все время я не пропускал в себе ни малейшего промаха в отношении к добру и истине»,— заявлял Мусоргский.
Однажды, дождливым осенним вечером 1868 года, после утомительного отсиживания в Лесном департаменте, где Мусоргский вынужден был из-за безденежья служить чиновником, шел он на тихую Гагаринскую улицу в дом Людмилы Ивановны Шестаковой, ставший штаб-квартирой «Могучей кучки». Чтобы стряхнуть с себя усталость от «халдейской службы», композитор решил сегодня не вести бесед на темы серьезные, а просто побалагурить, сыграть на рояле что-нибудь забавное, веселое. А веселиться он умел. Ему даже прозвище в кружке дали: «Юмор». Иной раз тихо, себе под нос скажет какое-нибудь остроумное словечко, и все покатываются со смеха, а Модинька посмотрит вокруг своими серьезными, чуть навыкате глазами, словно не понимая, чему же, собственно, смеются. Или же хрипловатым, но необычайно выразительным баритоном споет сатирическую песенку, скажем, про козла — лысого, бородатого и злющего — сущий черт!—но с богатой мошной. А девица: «Что ж! Девица испугалась? Гм! Как же! Она к мужу приласкалась, уверяла, что верна. Гм! Что в мужа влюблена...»