Подчиненные откровенно пресмыкались перед ним, в интуитивной надежде добыть несколько идей и для себя. И он регулярно подкармливал их аккуратно дозированными искрами. В общем-то ничего страшного в этом не было, кроме того, что идеи и сюжеты шли не из прямого источника, а через перевалочный пункт, и попадали к другим уже в измененном виде. Возможно, это не было его намерением, но «ловящие-искры» постепенно теряли индивидуальность и становились бледными тенями переизлучателя, что было хорошо видно в объеме. Очевидно, меня ждала участь одного из мелких спутников мистера Тартца.
Впрочем, «тени» были бесконечно благодарны мистеру Тартцу за эту возможность. Они повторяли слова переизлучателя и несли в мир его идеи, искренне полагая их своими. Мне было сложно оценить масштаб происходящего. Во всяком случае, человек-переизлучатель ничего не отнимал, наоборот, он предлагал. И все же многие пытались вырваться из-под его контроля – больше интуитивно, чем сознательно.
Люди-помехи блокировали только сигналы извне, но не мешали мне изучать мир в новом ракурсе. И увиденное так огорчало меня, что я разрыдалась на очередном семинаре по волшебству. Другие студенты тоже плакали. Лектор сказал, что слезы на этой стадии обучения закономерны. Но судить об всем только по одной, отдельной открывшейся нам, части объема неразумно и преждевременно.
Не уверена, что смогу изложить плоскими словами объемный взгляд на мир. Во всяком случае, окончательных выводов из них делать не следует.
Мир отличался от моего былого о нем представления: поступки людей определялись вовсе не теми мотивами, которые можно было предположить, исходя из плоской логики. И выглядели люди совсем иначе – внешность была прямым следствием их объемных функций и личных намерений.
Лица, поражающие в плоскости благородством черт, в объеме виделись высокомерными и самовлюбленными.
Улыбки обаятельных людей вовсе не означали «я рад тебе», а, скорее, «посмотри какой я классный!» или «люби меня, как я себя». Некоторые легко попадались на эту улыбку и послушно начинали их любить.
Еще между людьми существовали связи… удивительные хитросплетения, о которых они даже не подозревали. Незнакомые между собой люди часто оказывались частью одного замысла. Они этого не осознавали и были похожи на стаю рыбок, проглоченных акулой. Что будет с ними после того, как акула их переварит, было страшно предположить. Я не знала, как их предупредить об этом, и задыхалась от бессилия. Возможно, я – тоже часть чьего-то плана, и если так, то мне бы хотелось об этом знать.
Зато я смогла избавиться от людей-вирусов.
«Вирус» изучал повадки будущего «носителя», умело притворялся «своим в доску» и медленно вкручивался в систему. Что это значило для «носителя», я еще не разобралась, но ясно видела, что «вирус» руководствовался только личными интересами. Вообще, почти все руководствовались только своими интересами, даже когда заботились о ком-то или делали пожертвования.
Главным желанием и стремлением каждого человека было протянуть нити в будущее, любым способом остаться в кружеве событий. Проще всего это можно было сделать, обзаведясь потомством. Красивый партнер увеличивал шанс рождения красивого сына или дочери, тем самым повышая на себя спрос у особ противоположного пола, а значит и шансы продолжения рода. Способы посложнее включали в себя возможность записаться на сознания других людей. Чаще всего это удавалось сделать при помощи слов, музыки и изобразительного искусства.
Интересный метод избрала Карен, вязальщица с Ист Вилледж. По почте мне пришел от нее пакет – в нем были книжные закладки с изображением вязаных изделий. Я подарила часть книжных закладок знакомым, а часть оставила себе – они каким-то образом разбрелись по квартире и теперь попадались мне то в одной книге, то в другой.
Особой удачей считалась возможность перезаписываться из поколения в поколение. За эту возможность люди готовы были на все.
Еще люди, казавшиеся мне прежде очень умными, вовсе таковыми не являлись: они либо успели столкнуться с некоторыми фактами и явлениями раньше, либо у них было больше времени для их изучения. У таких людей можно было брать информацию, как и раньше, но уже без прежних восторгов и самоуничижения.
Чем более люди были ограничены в своем видении, тем чаще от них можно было слышать упреки в адрес других: «Тебя не узнать», «Ты изменился», «Как ты мог так поступить!», «Как ты, такой чудесный, можешь общаться с ним, таким ужасным?!», или «Я так любил тебя, но, оказывается, я тебя плохо знал». Наблюдать за этим было очень занятно. На самом деле никто не менялся, а просто поворачивался другими гранями, что было хорошо видно в объеме.