Вот и сейчас. В январе списался с Сенебье о публикациях, потом много времени ушло на подготовку и обсуждение с Фирмианом планов заманчивого научного турне по Франции и Англии: там выпускаются замечательные физические аппараты, сильные специалисты, общий тонус культуры достаточно высок. Интенсивный диалог завязался с неутомимым Магелланом: все-таки комплектация кабинета физики оставалась главной целью, ради которой Вольту взяли в университет. Вот письмо от Коупера: рассыпается восторгами по поводу стеклянных и рубиновых трубок, на поставщика которых так удачно Вольта вывел своего знакомого.
А потом выдались счастливые полгода, когда удалось всерьез поработать в лаборатории. Проникновение в секреты емкости проводников настолько радовало, что эти знания как бы сами собой стремились воплотиться в какой-нибудь изящный прибор.
В августе Фирмиан сообщил, что поездка в Тоскану одобрена, и Вольта поторопился подытожить результаты прошедших месяцев, чтоб не бросать их незавершенным комом. 29 августа он написал Сенебье огромное письмо, где всласть выговорился, и сам стал лучше понимать предмет изложения. Впервые прозвучала весть о новом микроэлектрометре, или, попросту, проградуированном соломенном электроскопе. На первый взгляд ничего особенного здесь не было, но ведь не зря же позднее статью с готовностью напечатали в Лондоне, где видали всякие виды, разных авторов и любого сорта научную продукцию.
Как измеряли электричество до тех пор? Сначала по сотрясению тела, по свечению извлекаемой искры, по ее длине. Потом Рихман придумал указатель, чтоб «распознавать, больше или меньше градусов в той или иной электрической массе». Льняную нитку подвешивали на столбике, стоявшем торчком, заряжали и судили о степени зарядки по отклонению.
Но сведения из России попадали на Запад с трудом. И там изобретали собственные конструкции: освещали отклонявшееся острие и его тень проецировали на экран; взвешивали электрические силы, подбирая гирьки, уравновешивающие расталкивание; измеряли зазор между отклонявшимися сухими пробковыми шариками.
Вот в эту сферу занятий метеором ворвался самоувереный Вольта.
Сначала он доделал прибор Генли, улучшив шкалу: деления уплотнялись по мере удаления нитки от вертикали. Ведь при малых отклонениях они росли вместе с зарядом, а больше 20–30 градусов увеличивались гораздо медленное, так что прибор занижал показания. А потом Вольта предложил заменить шарики тонкими соломинками: почти невесомые, они легко разлетались даже при малых зарядах. И воспроизводимость показаний разных конструкций оказалась отличной, так что в разных лабораториях одни и те же опыты наконец-то начали давать одинаковые результаты. Соломинки Вольты продолжали идею, рожденную ниточкой Рихмана!
Вольта не гнался за внешним успехом; жизнь коротка, некогда терять времени, требуется делать истинно нужное, а заискивать перед случайными мнениями — дело слабодушных. Вольта заменил шарики соломинками, но эта безделица повысила чувствительность прибора в 16 раз по сравнению с лучшим электрометром того времени, прибором Генли. Вольта хорошо понимал, что мина замедленного действия сработает непременно, ученью еще оценят эпохальность тихого простого хода, пока пусть работает время. За год-два прибор Вольты незаметно появился чуть ли не во всех лабораториях, ибо работать без него было куда сложнее. Только через семь лет англичанин Беннет пойдет по тому же пути еще дальше, заменив соломинки золотыми листочками. Они чуть тяжелее, но зато на них легче «осаждается» электрический заряд. Но Вольта об этом еще не знал, а потому по праву чувствовал себя триумфатором.
Он писал Сенебье, своему швейцарскому почти ровеснику, даже не по делу, а ради удовольствия. Называл Жана Джованни, всегда нарядного и самоуверенного, даже не физика, а ботаника, больше всего занятого изучением «желудков» растений под названием «хлорофилл». Заодно Вольта рассказал об эвдиометре повышенной чувствительности; про аппарат для усиления электрических атмосфер; про поразившее его здесь, в Италии, невиданное зрелище — мощное северное сияние в ночь с 28-го на 29 июля и еще о многом.
А через неделю, получив в канцелярии 100 цехинов и еще 2000 лир, на то, на се, Вольта покатил в Эмилию и Тоскану. Сначала Болонья: посетил министра Турна, нескольких маркизов и графов, был в операх, картинных галереях. Увы, на карету и еду уходило по цехину в день! И замучили визиты, приходилось торопиться то к аббату Ре, снабжавшему физиков неплохим научным инструментарием, то к графу Альбани, официально представлявшему здесь интересы Англии.
Следом за Болоньей последовала Флоренция. Редкие впечатляющие картины, удивительная Мадонна Лукки, ни с чем не сравнимые росписи в храмах Сан-Петронио, Сан-Доменико, Сан-Мишель. А галереи Уффици, Питти. и академии? Старинные гобелены, книги, алтари. Еще поучительнее все пропитывающий дух предпринимательства, вот с кого брать пример! Но очень уж неспокойные люди эти тосканцы; своей трескучей скороговоркой славят своего графа Рикетти, который нынче под именем Мирабо всем вертит в Париже. Не все ж, говорят, нашим Медичи царить в Ватикане и во Франции. А другие насильно тащат гостей в церковь Сайта Мария дель Фиоре (коль Флоренция — город цветов, так и святая Мария непременно с цветком!), а там (и только там!) только 21 июня в три часа пополудни луч солнца через отверстие в куполе упадет вон на ту медную планку, вделанную в пол. «Жаль, синьор, что вы приехали поздновато, придется повторить через полгода свой визит!»
Нет, эти хитрости устарели вместе с канувшим средневековьем, когда ритмичный ход планет был в диковинку. А вот истинную новинку они проморгали. Речь шла о Пьетрамале, местности «малокаменной», куда Вольту привели легенды о горячей земле, которую Вольта изучил первым (?!), поведав заинтригованному миру о земных огнях и пылающих фонтанах около Цветочного города. Вот как сам ученый через полгода описал происшествие своему брату Серафино, который незадолго до этого получил митру в миланской коллегии Сан-Барнаби и одновременно стал хранителем музея естественной истории в Павийском университете, о чем посчитал нужным сообщить брату Алессандро, с которым обычно не имел никакого общения:
«Проезжал я через Апеннины, направляясь во Флоренцию. Вдруг вижу: земля пылает. Никто не думал, что причиной окажется горный газ, и я этого не знал, полагая вначале, что горит нефть или какие-то природные масла. Однако после осмотра этого места я не нашел даже намека на известные горючие ископаемые, так как на земле не было ни пятен, ни луж, а в воздухе не чувствовалось никакого характерного запаха. К дыркам, извергающим огонь, близко подойти трудно, воздух удушливый, земля сухая и сразу впитывает воду, если спрыснуть. Пламя при этом ослабнет, погаснет, но потом вновь вылетит большим факелом, около которого воздух колышется, соломинки дрожат, а бумажки в руке трепещут.
Собрать газ можно таким образом. Выбираешь место, где земля неплотная, и палкой протыкаешь ямку. Потом льешь туда воду, чтоб ямку заполнить доверху. Когда газ снизу начнет проникать и побулькивать, то к пузырькам подносишь стеклянную банку, собираешь туда газ, а потом проверяешь, есть ли он там, поднося свечу. Вспыхнет, значит, газ попал в банку, и надо точно так же набрать газ повторно, чтоб унести с собой для анализа. Можно собрать много газу, если прорыть канавку и уложить в неё большой сосуд. Кстати, там есть фонтан, вода которого так насыщена газом, что рев стоит, так бурлят струи, из которых газ выходит». (Следует помнить, что вместо слова «газ» употреблялись слова «горючий воздух».)
Приехав домой, Вольта сразу построил лампу на этом горючем газе, который заключался в специальном сосудике, а к лампе еще эвдиометр для определения качества газа, то есть его состава. Кстати, учёный на 167 лет опередил промышленность: только в 1947 году флорентийская фирма построила в Пьетрамале маленькую установку для добычи метана, повесив для туристов мемориальную доску об открытии этого месторождений знаменитым Вольтой.
Не успел Вольта вернуться в Ломбардию, как его снова закружил вихрь неотложных дел. Он снова пишет про микроэлектрометр к Сенебье (3 ноября) и к Ландриани (22 декабря), с удовольствием читает сообщения, что его эвдиометры неплохо продаются, многим приглянулись электрические пистолеты на болотном газе. А в ноябре де Тинан из Страсбурга длинно и взволнованно делится наблюдениями, которые были сделаны с помощью прибора Вольты. Бутылка вроде бы уже полностью разряжена (речь идет о лейденской банке), но если к ней прикоснуться монетой, которую держать рукой в кожаной перчатке, то удается еще 15–20 раз отсасывать электричество из вроде бы пустого сосуда!