Не удивительно, что, готовясь к близкой смерти, Вольтер подводит разнообразнейшие итоги, как бы ревизует все свои воззрения — философские, политические, научные, исторические — и заботится о том, чтобы его идеи, его дела не заглохли и когда его не станет.
Он как бы образует спираль, возвращаясь к тому, чем занимался в молодости, и переосмысляя свои ранние занятия и взгляды. Пишет и публикует «Исторический комментарий к моим произведениям», — по сути дела свою автобиографию, — атакуя Шекспира. Сюзанна Неккер, жена знаменитого банкира, одно время генерального контролера и, как назвал ее Вольтер, «дама очень развитого ума и характера, если это возможно, превышающего ум» (мы ее знаем по истории статуи работы Пигаля), в очень интересном письме — сентябрь 1776 года — благодарит великого человека за отзыв о себе. Затем следует: «Баталия, которую вы завязали с Англичанином, произвела шум. Вы выставили неуязвимую армию солдат, чтобы защитить «Генриаду», пользуясь и поддержкой Ньютона. И «Меропа», «Альзира» противостоят Шекспиру».
И все-таки она не на стороне Вольтера. «Я видела, как Шекспира играл единственный человек (Гаррик. — А. 4.), который посмел отступить от руин времени. Я плакала на его пьесах и сказала себе, что театральная правда не всегда дочь небес». Лекен в том же письме от 5 августа 1776 года сообщает адресату: «Наш патриарх полагает, что Вы сошли с ума, увлекаясь Шекспиром».
Из-за перевода Вольтером «Юлия Цезаря» между ним и д’Аламбером еще в 60-х годах разгорелся спор. Последний упрекал своего высокочтимого брата в том, что придал Шекспировой трагедии несвойственную ей французскую галантность. 10 августа 1776 года Вольтер делится с соседом Анри Рье недовольством по поводу того, что «Шекспир будет публично читаться в Академии 24 августа, в день святого Людовика, антиварвара, антипода Шекспира. Это свидетельствует о недостаточном почтении к святому… Да еще и день, наверно, будет такой солнечный…».
Как всегда, бои разворачиваются по широкой линии фронта. 7 сентября 1776-го в письме к Кондорсе он называет безумцем Велыпа, который предлагает заменить Корнеля Шекспиром. «Не могу поверить, чтобы нашелся хотя бы один француз, настолько глупый, настолько подлый, чтобы дезертировать из нашего войска и служить этому несчастному перебежчику Ла Турнер. Но никто не объединится со мной, чтобы сражаться».
Это может показаться странным. Как Вольтер, который некогда, и называя Шекспира «варваром» и «дикарем», так его ценил и столькому у него научился, теперь с необузданной страстью ополчается на тех, кто предпочитает «англичанина» Корнелю. Но не случайно последним произведением Вольтера была строго классицистическая трагедия «Ирина».
Тогда же, когда он воюет с возрождением Шекспира, 9 августа 1776 года Вольтер пишет некоему Гийому Франсуа де Бору: «Упорство, которое Вы засвидетельствовали не раз, выступая против абсурдной доктрины материализма, позволяет мне полагать, что Вы примете с удовольствием труд, который я хочу напечатать, сражаясь в нем с «Системой природы». Но и отстав как философ от Дидро, он сохраняет к нему прежнее уважение и расположение. 14 августа того же 1776 года в письме к Дидро расточает ему комплименты, с радостью сообщает, что Фридрих II предоставил должность товарищу Лабарра. Еще важнее горестное сожаление, с которым Вольтер пишет: «Как ужасно, что философы не объединены, в то время как преследователи их всегда объединяются!» Он верен постоянному стремлению к единству своей партии.
И просто поразителен звучащий как завещание конец письма: «Живите долго, месье, чтобы смочь нанести смертельный удар чудовищу, которому я только надрал уши! Если Вы не вернетесь в Россию (очевидно, до Вольтера дошел ложный слух, что Дидро снова туда собирается. ~ А. Л.), постарайтесь прийти на мою могилу!»
Так же верен Вольтер и отношению к врагам. В 1777 году он писал: «Несмотря на то, что я очень стар и очень болен, месье, я не совершенно потерял память. Я вспоминаю, как около пятнадцати лет назад Тьерьо прислал мне неподписанную брошюру «Анекдоты о Фрероне». Ее автором считали Лагарпа. Но это не мог быть ни Лагарп, ни какой-либо другой писатель…» Вольтер уверяет, что «Анекдоты» написал д’Аламбер, и отношение его самого к Фрерону такое же, как в брошюре, презрительное, насмешливое… В каталогах наших библиотек они значатся как произведение Вольтера.
Адвокат справедливости в последние годы занимается общими вопросами права. В 1777-м пишет эссе «Цена правосудия и человечности» и занимается новым уголовным кодексом, мыслимым им как идеальный.
Может прозвучать парадоксом, что Вольтер обращается к Екатерине II с просьбой принять участие в новом законодательстве республики Берн, то есть Швейцарии. «Повелительница пятой части земного шара, — пишет он императрице, — простит мне без сомнения мою горячность. Она касается предприятия, которое с каждым днем становится более необходимым, чем когда-либо. Речь идет о подражании Вашему величеству… я не хочу умереть, не увидев сборника Ваших законов, и осмеливаюсь требовать выпуска этого сборника. И вот основание: магистрат Берна предложил премию в 56 луидоров тому, кто представит лучшую записку о суде и тем самым поможет общественности Берна провести реформу уголовного кодекса и процесса. Долг снятой Екатерину Петербургской добавить к объявленной премии еще 50 луидоров. Иначе вознаграждение непропорционально важности задачи…» Но не здесь разгадка обращения к императрице с просьбой помочь законодательству республики. Вольтер сам предлагает проект кодекса, отличный от предложенного другим теоретиком права, опирающийся на «судебную практику наших провинций и содержащий все, что он знает о законах, принятых Вашим величеством. Премия будет присуждена лишь в 1779 году, но новый проект опубликован через несколько месяцев. Если Ваше величество облагодетельствует эту инициативу 200 рублями, Вы окажетесь покровительницей тринадцати маленьких кантонов. Споры будут вестись до 1779-го, меня уже в живых не будет. (Увы, он оказался прав! — А. А.) Но зато Вы окажетесь еще более блистательной, чем всеггда, покровительницей малых народов. Ведь облагодетельствованная Вами земля крымских татар — это маленький кантон России».
В этом-то и весь секрет обращения Вольтера к Екатерине II. Конечно, сумма в 50 луидоров, или 200 рублей, для него ничтожна, ему ничего не стоило бы внести ее самому… Конечно, он давно уже знает цену благодеяниям, оказанным императрицей малым народам ее империи, да и великому русскому народу. Но в своих колебаниях между республикой и просвещенным абсолютизмом ему очень важно, чтобы, как бы примиряя обе формы государства, «вывеска» русской императрицы была над законодательством республики.
А в письме к Кондорсе есть такое место: «Я не перестаю огорчаться с тех пор, как мы перестали заботиться о народе вообще и о народе в нашей провинции. С этого рокового момента я не продолжаю никаких своих дел, я ничего ни с кого не спрашиваю и терпеливо жду, что нас задушат».
Опасность быть задушенным ему лично не угрожает. Колония в Ферне и округе Жекс, может быть, самые большие заботы его последних лет. Об этом свидетельствуют сотни писем и десятки, если тоже не сотни, документов, приложенных Вестерманом к томам корреспонденции.
1775-й, 1776-й, 1777-й и прожитые «патриархом» месяцы 1778-го наполнены заботами о крестьянах и ремесленниках, его соседях, народе «нашей провинции», продолжением прежних забот, но еще более деятельным.
Эти заботы очень разнообразны. 30 сентября 1775-го Вольтер пишет новому генеральному контролеру французского короля, хотя и знаменитому физиократу, но другу энциклопедистов, Анну Роберту Жаку Тюрго, зная, как тот поглощен множеством затеянных им реформ: «Монсеньёр, прошу прощения за то, что затрудняю Вас самой маленькой провинцией Франции, в то время как Вы заняты наведением порядка во всех остальных…
…Месье де Трюден (управитель Жекса. — А. А.) сделал нам добро, написав Вам в духе Ваших планов от имени нашей местности. Акты, подписанные им, подтверждают и нашу покорность… Но чиновники, управляющие фермами, их опустошая, не были извещены и уничтожили Ваши благодеяния». Характерно, что Вольтер везде пишет «наши», «мы», отождествляя себя с крестьянами.