Не менее интересно то, о чем говорится в письме дальше: «Я не знаю, информировали ли Вас, что наше бедственное положение не позволяет земле Жекс иметь даже одного-единственного торговца. Мы вынуждены все необходимое покупать в Женеве, и съестные припасы, и одежду. А все эти товары поступают из Франции, обкладываясь налогами. Поэтому-то ежедневно границу переходят бесчисленные контрабандисты».
Вольтер добивается, чтобы французская провинция Жекс, ее бедняки не несли на себе дополнительной тяжести таможенных обложений, покупая все в Швейцарии, и ему это удается так же, как и пресечение самоуправства чиновников.
8 января 1776-го он с вольтеровским темпераментом пишет Тюрго: «Монсеньёр, маленький народ стал свободным благодаря Вашим благодеяниям. Опьяненный радостью и признательностью, я бросаюсь к Вашим ногам, чтобы Вас поблагодарить. Я прошу Вашего разрешения обратиться за протекцией для нескольких лиц, заслуживающих Вашей доброты. Вот, к примеру, сьер Седилло, перед тем наполнивший свой чердак солью, чтобы освободить наш народ и от этой зависимости…»
Тюрго выполнил просьбу сеньора справедливости.
И «фернейский патриарх» так преисполнен благодарности и счастья за народ «нашей провинции», что пишет об этом не одному Тюрго, но и нескольким своим корреспондентам.
Без конца рассказывает о празднике в округе. 11 января 1776-го пишет Кондорсе: «…Вы разделите мою радость, достойный философ, — видеть в деревне десять или двенадцать тысяч человек… благословляющих месье Тюрго и воспевающих свою свободу…» (Конечно, свобода была весьма относительной, но будем мыслить исторически!)
В тот же день он этой радостью делится с «философом-бабочкой», другом его преклонных лет, молодой мадам де Сен-Жюльен и призывает племянника мадам Дени: «Радуйтесь нашему освобождению!» И тоже описывает ему деревенский праздник.
Как правильна заметил Теодор Вестерман в предисловии к 93-му тому — январь — март 1776-го — «Корреспонденции», озаглавленному «Жекс», Вольтер выше собственных ставит интересы своих сограждан, он находит время для освобождения округа от налогов и для общих проблем.
Нужно отдать должное и Тюрго, который не только, вняв его просьбе, помог Жексу, но и заступился за Швейцарию. К сожалению, этот блистательный государственный деятель слишком недолго пробыл генеральным контролером и не успел осуществить задуманных и начатых им действительно грандиозных экономических и административных реформ. Вольтер оплакивал и скончавшегося в 1777-м месье де Трюдена, который тоже заботился о Жексе.
В письме Андре Морелле от 21 октября 1775 года Вольтер рассказывает о трех днях, которые он провел в Монтини у месье де Трюдена, очевидно, обсуждая проблемы округа «с нашими министрами, которые ужасно уставали, работая по десять часов в сутки». Он, не уставал.
Вольтер благодарен каждому за добро, сделанное провинции.
Но, может быть, самое поразительное — это та забота, которую Вольтер проявляет, чтобы созданная им в Ферне колония не распалась после его смерти и не были ущемлены интересы колонистов.
Однажды, говоря об отношениях Вольтера и мадам Дени, я уже провела сравнение с героем Льва Толстого — Карлом Ивановичем из автобиографической трилогии. Сейчас же я вижу сходство между Вольтером и Мари Луизой, которую он сделал не только единственной и полной своей наследницей, но — еще при жизни — совладелицей всего своего движимого и недвижимого имущества, Дамой Ферне, и Львом Николаевичем и Софьей Андреевной тоже последних толстовских лет. Аналогия, конечно, условная и относительная. И все-таки несомненно: Вольтер заботился о колонистах, мадам Дени — о себе.
Теодор Вестерман как приложение к последним томам «Корреспонденции» дал множество актов, свидетельствующих о том, что Вольтер предвидел — мадам Дени после его смерти колонии не сохранит и о ее жителях заботиться не станет. Поэтому он очень щедро, но с охраной не собственных, а ее интересов — он-то скоро умрет — и со всеми юридическими формальностями ссужал деньгами на постройку и приобретение домов колонистов. Все эти акты оформлял королевский нотариус округа Жекс. В части их как заимодавец фигурирует один Вольтер, в других — и мадам Дени, что, по существу, ничего не меняет: инициатива была, разумеется, его. Напротив, очень вероятно, что Вольтер давал бы эти суммы не в долг, а просто дарил бы их, если бы не ее настояния… А может быть, и дарил, но для безвозвратной ссуды документов не требовалось.
Вот, в качестве примера, один из этих актов:
«1777 года 18 сентября после полудня мной, Пьером Франсуа Никодом, королевским нотариусом округа Жекс, проживающим в Версуа, в присутствии свидетелей, чьи имена перечисляются… заключена следующая сделка между мессиром Франсуа Мари де Вольтером, кавалером, камергером, и Дамой Мари Луизой Миньо, вдовой мессира Никола Шарля Дени, кавалера королевского ордена Сен-Луи, называемой Дамой Дени, Дамой Ферне, оба там же и проживают, с одной стороны, и Клодом Берти, должником, тоже проживающим в Ферне, с другой.
Месье де Вольтер и мадам Дени дают взаймы Берти для постройки дома в Ферне сумму в 5000 франков — сразу, остальные — в течение месяца…»
Часть денег дает Вольтер, часть — мадам Дени. В конце акта подробно оговорены сроки возвращения ссуды и суммы каждого платежа.
В других случаях деньги ссужались для покупки дома в Ферне, как зафиксировано 9 акте, составленном тем же нотариусом, в марте 1777 года. На этот раз ссуда давалась даже не местному жителю, а купцу из Савойи, Антуану Жаке.
Хотя Вольтер и признается Ришелье в одном из писем 1775 года, что предпочел бы умереть у его ног в Париже или в его поместье, носящем имя хозяина, а не среди снегов Юры, «но нужно, чтобы каждый следовал своей судьбе». Своей судьбой он считает Ферне и делает все, чтобы этот «сад, им возделанный», не заглох после его смерти.
ГЛАВА 3
ЕЩЕ ПОВЕСТИ, СКАЗКИ…
Вольтер в дурном настроении. Он узнал, что де Ла Ривьер был приглашен Екатериной II в Петербург для консультации. Французский посол императрицы указал ей на книгу этого физиократа «Естественный и существенный характер политического общества» как на шедевр и образец.
Чтобы дурное настроение прошло, «фернейский патриарх» отвечает на книгу книгой, пишет «Человека с сорока экю», дебютируя в новом жанре публицистического очерка. Он выходит годом позже книги де Ла Ривьера, в 1768 году.
Для этого Вольтеру пришлось серьезно заняться тем, чего он до сих пор не касался совсем, — политической экономией и тем, чего коснулся походя в маленькой повести «Жанно и Колен», — французской налоговой системой. Но то и другое понадобилось не только для научной полемики, теоретического опровержения учения физиократов. Исходя из принципа — производительным является один сельскохозяйственный труд, они требовали введения единого налога, который падал бы исключительно на земледельцев и взимался пропорционально получаемой теми продукции. Нет, в своей книге он прямо и решительно выступает в защиту труженика-бедняка, производящего то, без чего не может обойтись страна и так разоренная рядом перечисленных серьезнейших политических и экономических ошибок.
«Почему Франция, — спрашивает автор якобы от лица некоего старика, который постоянно пеняет на наше время и восхваляет старину, — теперь не так богата, как при Генрихе IV?» И тут же отвечает: «Потому что земля не так хорошо обрабатывается, потому что мало людей занимается сельским хозяйством. Чем объясняется явный недостаток рабочих рук в сельском хозяйстве? Тем, что вследствие отмены Нантского эдикта в стране образовалась огромная пустота, развелось видимо-невидимо монахинь и нищих, и каждый, кто только мог, бежал от тяжелого земледельческого труда, для которого бог нас создал и который мы сделали постыдным».