Вольтер в тот же день ответил: «Старик, к которому господа из Комеди франсез проявили такое исключительное внимание, благодарит их тоже с наибольшей искренностью. Он был бы рад облегчить свои страдания счастьем увидеть их…»
Был бы рад, но не мог. Последние сборища, на которых он присутствовал, — снова в Академии наук и в тот же день в Комеди франсез, на возобновлении «Альзиры» относились к началу апреля.
Конечно, Вольтеру нужно было как можно скорее вернуться в Ферне: жизнь в Париже с каждым днем приближала к могиле. Ближайшие друзья настоятельно советовали уехать. Верный доктор Троншен придерживался того же мнения: «Нельзя пересаживать такое старое дерево, если не хотеть, чтобы оно погибло». Изо всех сил старался Ваньер увезти своего патрона обратно. Вольтер и сам понимал, как опасно для него дальнейшее пребывание в столице, хотел выполнить обещание, данное колонистам, — поскорее вернуться к своему «саду»…
Возможно, если бы победили сторонники его возвращения в Ферне, Вольтер прожил бы еще достаточно, чтобы увидеть разрушение Бастилии, а может быть, и своего ученика Кондорсе на гильотине… Во всяком случае, он не скончался бы так скоро.
Но, к сожалению, среди друзей великого человека нашлись и такие, которые, руководствуясь самыми добрыми намерениями, но не понимая, в каком состоянии его здоровье, хотели, чтобы он остался в Париже. К ним принадлежал д’Аламбер. Последнему удалось найти очень важный для Вольтера аргумент в пользу столицы. Сколько он сможет еще сделать для науки, литературы, театра, если не уедет!
По предложению д’Аламбера Академия избрала «фернейского патриарха» на ближайшую четверть года своим директором. Он с обычным рвением принялся за исполнение новых для него обязанностей, затеял переработку академического Словаря французского языка и взял на себя букву «А».
Подкупил Вольтера и торжественный прием в ложу «Девяти сестер», который приготовили ему масоны.
Но, вероятно, он бы все-таки уехал, если бы не мадам Дени. Как? Он хочет опять вернуться в Ферне и она должна будет его сопровождать? — негодовала женщина, именовавшаяся Дамой Ферне. Она делала все, чтобы Вольтер даже временно не оставлял Парижа, Казалось бы, Мари Луиза могла быть уже спокойна: вместо временного пристанища он даже не арендовал, а покупал дом, строящийся на улице Ришелье, не говоря уже об Академии и Словаре французского языка. Окончательный переезд в столицу решен. Но стоило Вольтеру заикнуться, что ему нужно месяца два пробыть в Ферне, чтобы привести там в порядок все дела, как мадам предприняла коварнейшую интригу. А вдруг ему так понравится в любимом имении, что он передумает и останется там навсегда?!
Духовенство уже начало травлю Вольтера и старалось вызвать решительные действия короля. Людовик XVI ответил, что старик собирается в Ферне и поэтому можно оставить его в покое. Но племянница подучила одного придворного прислать записку с ложным извещением: если Вольтер уедет из Парижа, немедленно последует указ, воспрещающий ему вернуться обратно. В то же время мадам Дени притворялась, что нежнее, чем когда-либо, относится к дяде, печется о его здоровье, писала об этом доктору Троншену и другим…
Ее интрига увенчалась полным успехом, тем более что Ваньер, который все еще пытался увезти своего патрона хотя бы на время, был отправлен в Ферне за необходимыми бумагами, и Мари Луиза делала все, чтобы задержать его возвращение как можно дольше. Он приехал в Париж лишь после смерти Вольтера и крайне был этим огорчен.
Самой Мари Луизе уже шестьдесят шесть, но она ни за что не хочет расставаться со столицей и отпускать оттуда Вольтера, ведь тень его триумфов падает и на нее… К тому же она знала, что, отправив в Ферне Ваньера, можно не беспокоиться о положении дел в имении, он за всем проследит.
Письмо секретаря от 22 мая пришло еще при жизни патрона, но ответ начинался словами: «Я умираю, мой дорогой Ваньер». Несмотря на то, что верный доктор Троншен переехал в Париж, он не мог не только спасти своего больного, но и облегчить его страдания. Вольтер, поддерживая свои силы, чтобы продолжать работу над словарем, пьет кофе еще больше, чем всегда. Это вызывает болезнь в мочевом пузыре. Тогда он начинает принимать опиум, что еще вреднее. Положение становится безнадежным, и Вольтер это сознает. 21 мая он посылает Троншену записку: «Пациент с улицы Бон провел всю ночь в очень сильных конвульсиях, три раза у него брали кровь. Он просит прощения, что, уже живой труп, причиняет Вам столько забот…»
А мадам Дени явно лжет, желая притупить бдительность верного патрону секретаря. 26 мая она пишет: «Мой дорогой Ваньер, дядя чувствует себя со вчерашнего дня много лучше, и я надеюсь, мы его сохраним…» И затем — задача та же: усыпить бдительность адресата — «мы с дядей убедились, Ферне не нужно сдавать в аренду».
На самом деле она, конечно, знает: дни Вольтера сочтены (31 мая он умрет). Но может не беспокоиться о сохранении его жизни и бесчеловечно обрекает его на смерть, вынудив не уезжать из Парижа… За свое будущее мадам Дени более чем спокойна. Еще 29 сентября 1777 года, в дополнение к завещанию в ее пользу, Вольтер составил следующий документ: «Я объявляю, что после моей смерти не нужно накладывать печать на мои апартаменты, так как мебель, домашняя утварь, книги и рукописи переходят к мадам Дени, которую я и раньше сделал наследницей всего моего имущества. Нужно будет передать ей все ключи. Если не все расходы по содержанию дома будут к этому времени оплачены, она найдет в нижнем из трех ящиков секретера, в библиотеке, несколько рулонов луидоров, которыми сможет покрыть долги. Возможно, наличные деньги окажутся еще и в бюро в моей спальне…» (Затем следуют инструкции, относящиеся к возврату кресел, принадлежащих месье де Броссу, уплаты ему за коров и издержки судебного процесса, которого Вольтеру не следовало вести и самому. — А. А.) «Она найдет, вероятно, кое-какие деньги у…» (называются банкиры и города, но указывается точно только одна из сумм — 300 тысяч франков. Курсив мой. — А. А.).
В заключение говорится о том, где хранятся договоры с курфюрстом Палатинским и герцогом Вюртембергским.
В приложениях к 98-му тому «Корреспонденции» мы находим и доверенность Ваньеру на управление Ферне и инструкцию ему же, правда, неофициальную: «Мой верный Ваньер все покажет моей дорогой племяннице. Уверен, что он не сможет поступить иначе и лучше, чем оправдав мое полное доверие».
Секретарь доверие патрона оправдал полностью. Как распорядилась мадам Дени ценнейшим из громадного наследства, ей доставшегося — рукописями и библиотекой дяди, — лишив их Францию, мы знаем. Кстати, тот же Ваньер с исключительной бережливостью, преодолев немалые трудности, доставил ящик с книгами и папками в Петербург. Екатерина II даже назначила ему пенсию, исправив оплошность или небрежность самого Вольтера. Мадам Дени об этом и не подумала.
Насколько лицемерна была ее фраза в письме Ваньеру: «Мы с дядей решили не сдавать Ферне в аренду», явствует из того, как она распорядилась любимым пристанищем и детищем покойника: вскоре продала ненавистное ей имение маркизу де Вийет. Тот его сдал в аренду, и местечко, лишенное своего покровителя, сеньора справедливости, впало в прежнюю бедность.
А Дама Ферне быстро «утешилась». Потеряв «бесценного, обожаемого», не замедлила выйти замуж за некоего Дювивье.
Но пока Вольтер еще жив и до последней возможности работает. Кроме буквы «А» Академического словаря, сочиняет мадригал в честь счастливых новостей о ходе защиты Лалли — последнего дела адвоката справедливости. Он не прекращает корреспонденции… В последние месяцы в Ферне Вольтер отправлял писем едва ли не больше, чем когда-либо, и старым адресатам: д’Аламберу, д’Аржансу, д’Аржанталю, Екатерине II, Ришелье, маркизе дю Деффан, Троншенам, Орасу Уолполу и новым своим корреспондентам — Тюрго, Кондорсе, мадам де Сен-Жюльен. Сейчас многие из них рядом, в Париже. Но в Швейцарию, в Россию — Екатерине II и другим он пишет и теперь… Накануне смерти он отправил последнее письмо Фридриху II.