Вывод, к которому пришел Вольтер, можно обозначить двумя словами — «земной рай» вместо рая небесного, сказки, прикрывающей ад на земле. Земной рай — он твердо уверен в этом — устроят люди. Бог Вольтера, начиная с «Эдипа», — обозначение добра.
Уже тогда Вольтер достиг высшего философского понимания того, как должен быть устроен мир, доступного 20-м годам XVIII столетия. Потом он углубит это понимание, будет сражаться еще решительнее, непримиримее, успешнее за добро, справедливость, разум — пером, словом, делом. Но основы заложены сейчас.
И с тех пор Вольтер применяет свой тактический прием — ударить и отдернуть ударившую руку. Пользуется постоянным аргументом: «Эти стихи (или «Эта поэма», «Этот памфлет») так плохи, что я не мог их написать».
Конечно, он выдвигает этот аргумент и отдергивает руку лишь тогда, когда угрожает опасность. «Эдип» подписан Вольтером, а «За и против», по одной версии «Лига, или Генрих Великий», по другой — первое французское издание «Генриады», уже после лондонского, приписаны недавно скончавшемуся аббату Шолье. И потом у Вольтера будет 137 псевдонимов и бесчисленное количество анонимных изданий. Все способы хороши, чтобы успеть нанести как можно больше ударов.
1722 год ознаменован для него еще и ссорой в Брюсселе с одним из последних французских классицистов старшего поколения, Жаном Батистом Руссо, тем самым, который некогда за стихи расцеловал воспитанника коллежа Франсуа Мари Аруэ. В марте Вольтер отправляет старому поэту чрезвычайно почтительное письмо: «Месье, барон де Бретей известил меня, что Вы еще немного мной интересуетесь и моя поэма о Генрихе IV Вам небезразлична. Я с радостью принял это доказательство того, что Вы обо мне помните…» Затем следуют изысканнейшие комплименты. Из примечания Теодора Вестермана к этому письму явствует, что Вольтер вручил Руссо еще рукописный экземпляр «Лиги». Но то, что так хорошо началось, кончилось плохо. Вскоре Вольтер и Руссо жестоко поссорились из-за поэмы «За и против», прочтенной автором при встрече. Старый поэт, сам в молодости отрицавший каноническую религию, теперь пришел в ужас от несравненно более решительных богохульств младшего собрата. Говорят еще и о том, что Вольтер позволил себе насмешливо отозваться о новой оде Руссо.
Это была ссора не личная, но конфликт гораздо более серьезный, исторический. Вместе с тем дело было. не в различии поколений, но в направлении общественной мысли, мировоззрений.
ГЛАВА 8
ПОЭТ — ЭТО НЕ ЗНАЧИТ ПРИНЦ
Один из самых известных эпизодов биографии Вольтера чаще всего рассказывается неточно. Между тем и причины, и последствия ссоры его с кавалером де Роаном Шабо очень важны.
О последствиях остроумно выразился Рене Помо: «Маленькое происшествие вызвало огромные события, — сказал бы Панглосс. — Если бы кавалер де Роан Шабо не «погладил» его по плечам, Вольтер не написал бы «Английские письма», эту главную книгу века».
Расшифруем, что стоит за афоризмом. Кто такой Панглосс, в комментариях не нуждается: «Кандида» читали все. Что же касается «поглаженных плечей» Вольтера, об этом нужно рассказать подробно.
Близость к высокопоставленным особам даже самых знаменитых писателей и артистов часто оказывалась для них опасной. Актер Данкур, славившийся остроумием, неизменно служил украшением ужинов, самых изысканных равно по тому, что стояло на столе, и по тому, кто за столом сидел. Но когда однажды Данкур был в особенном ударе, некий сеньор осадил его, сказав: «Если к концу ужина окажется, что ума у тебя больше, чем у меня, ты получишь сто палок». И палки отнюдь не следовало понимать как метафору. Они были в ходу не только в комедиях тогдашнего репертуара, но и в нравах Парижа 1725 года.
Данкура угроза вынудила в тот вечер больше не открывать рта. Вольтер подобной осторожности не проявлял. С ним ничего подобного произойти не может! Так сильна, несмотря на все преследования и злоключения, была убежденность, что он принц, потому что он поэт. К тому же теперь он был уже и автором «Эдипа» и поэмы «Лига», общепризнанным первым писателем Франции. Друзья-аристократы не опровергали этого рокового заблуждения. Если бы Ришелье, Сюлли, Конти даже мягко бы его предостерегли, разъяснили бы истинное положение поэта — выходца из третьего сословия в обществе, может быть, Вольтер держался бы осторожнее, меньше бы блистал. Но они позволяли наивному гению говорить все, что он хотел. Его легковерие и их равнодушие, а возможно и коварство, и привели к самому большому унижению в жизни великого человека.
Что же произошло? Приведу свидетельство современника. Некий парижанин Матье Маре в феврале 1726 года писал президенту Дижонского парламента Жану Батисту Буйеру: «Вольтер получил палочные удары. Вот правда. Кавалер де Роан Шабо, встретив его в опере, позволил себе такое обращение: «Месье де Вольтер, месье Аруэ, как же вас зовут?» Вольтер заявил, что не знает ничего о Шабо. Так это не осталось. Двумя днями позже в фойе Комеди франсез поэт сказал, что ответит де Роану за происшедшее в опере. Кавалер поднял палку, но мадемуазель Лекуврер упала в обморок, и ссора прекратилась. Еще дня через три-четыре Вольтера вызвали из-за стола у Сюлли. Он вышел, не подозревая, что это все тот же де Роан. У парадной двери Вольтер увидел трех лакеев, вооруженных палками, которыми они погладили его по плечам. Говорят, что кавалер наблюдал избиение из лавки напротив. Поэт кричал, как дьявол, ворвался к герцогу де Сюлли, который нашел этот поступок грубым и неучтивым. Но он собирался в оперу, рассчитывая увеличить свои шансы на успех у мадемуазель де Прие…»
Письмо требует некоторых уточнений и поправок. Во-первых, ответ Вольтера на пренебрежительное обращение к нему кавалера, несомненно, был и злее и остроумнее. Иначе он не задел бы так глубоко де Роана. Существует несколько версий этой словесной дуэли. По одной — поэт ответил: «Я начинаю свою фамилию, а вы свою кончаете». По другой — кавалер, встретив Вольтера и в первый раз не в опере, а тоже в Комеди франсез, обратился к поэту без частицы «де» и даже не назвав «месье». Тот спросил, почему Роан это себе позволил.
— Потому что вы присвоили фамилию, которая вам не принадлежит, — презрительно ответил де Роан.
Последовала разящая реплика:
— Зато я ношу свою фамилию, между тем как вы раздавлены тяжестью своей.
Эта версия, кстати сказать, изложена в знаменитом современном учебнике французского языка для иностранцев Може как образец остроумия Вольтера.
По третьей версии Вольтер выразился еще красноречивее:
— Я не волочу за собой своей великой фамилии, а делаю честь той, которую ношу.
Важно, конечно, не что точно было сказано и произошли ли обе встречи в Комеди франсез или одна из них в опере, но истинные корни ссоры. Де Роан вынес наружу то, что под спудом таилось в том кругу, к которому он принадлежал по праву рождения, чего никак нельзя сказать о Вольтере.
Иной вопрос, что героем инцидента оказался именно кавалер, и это не было случайностью. Де Роан держался как очень большой сеньор, будучи полным ничтожеством. Однажды кто-то, пользуясь созвучием его фамилии со словом «руа» — по-французски король, — насмешливо спросил, не король ли он. Последовал высокомерный ответ: «Я не король, но удостаиваю быть принцем». Он заслужил даже своей дурацкой заносчивостью кличку Журдена.
Словом, Роан вел себя на редкость дерзко, глупо и грубо, разительно отличаясь манерой держаться хотя бы от принца Конти.
Но, по существу, это ничего не меняло. Вольтер твердо рассчитывал, что хозяин дома, у дверей которого избили гостя, старый друг, пойдет с ним в полицейский комиссариат. Конечно же, то, что де Сюлли торопился в оперу, было лишь предлогом. Не заступились за оскорбленного поэта и другие высокопоставленные друзья.
Тогда истинный смысл происшествия стал понятен его жертве. Кавалер де Роан Шабо раньше и откровеннее иных аристократов доказал, что поэт вовсе не значит принц, автор «Эдипа» и поэмы «Лига» не ровня всем этим герцогам, маркизам, графам, кавалерам. Он продолжает оставаться для «высшего света» Аруэ, а не де Вольтером, и его громкая слава ничего не может изменить.