— Ради Бога объясните, — говорил Борис, — вы меня пугаете, что такое с вами… Ведь это ужасно… Не томите…
— Что я могу объяснить… как я могу объяснить?.. Теперь вам трудно будет понять… вы почтете меня сумасшедшей… Послушайте, Борис, ради Бога, будьте терпеливы. Я ничего от вас не скрою… я не вправе ничего скрывать от вас — да и не хочу этого. Только дайте мне собраться с мыслями, дайте время, тогда я вам все скажу… Когда вы будете все знать, тогда вы сами решите… Почем знать, ведь, может, вы увидите, что ошибались вы сами, может быть, не захотите меня и убежите от меня… А теперь не спрашивайте больше… дайте время… Ведь мы будем часто видаться? Сегодня я не в силах, мне нужно хоть немного успокоиться… я вам дам знать… Оставьте меня… уезжайте!
— Как же я так уеду! — растерянно проговорил Борис. — Нина, ведь это бред какой-то! Это Бог знает что такое!
Она постаралась ему улыбнуться. Она крепко сжала его руку.
— Уходите, не тревожьтесь… скоро все объяснится… Уходите, милый!!!
И она вложила в это последнее слово столько нежности, что его сердце так и затрепетало. Он покрыл поцелуями ее маленькие, холодные, дрожащие руки и, сам не помня как, вышел из комнаты. А она осталась неподвижной, с широко раскрытыми глазами. Выражение тоски мало-помало сбегало с лица ее. На нее находило какое-то вдохновение.
В дверях показалась фигура князя Еспера. Он огляделся и, как-то крадучись, подошел к Нине.
— Что, он уехал? — спросил он, заглядывая ей в глаза.
Она вздрогнула и, не глядя на князя, отвечала:
— Да, уехал!
— Вы не должны видеться! — вдруг проговорил князь резким голосом и становясь в театральную позу. — Он враг!.. Сестра, ты должна быть тверда, не поддавайся искушению… помни свое призвание… Помни, к чему ты предназначена!!.
Но Нина ничего не слышала. Она вдруг зарыдала и выбежала из комнаты.
XV. СТРАННЫЙ ДРУГ
Княгиня очень изумилась, когда, возвратясь от матери, не застала в своей гостиной ни Бориса, ни Нины. На кресле у окна сидел князь Еспер. Лицо его было взволновано. Когда княгиня вошла, он сделал вид, что ее не замечает, и отвернулся к окошку. Она остановилась перед ним, глаза ее блеснули. Толстое, еще сейчас добродушное и веселое лицо вдруг все побагровело и выражение его сделалось почти даже свирепым…
— Дядюшка! — произнесла она раздраженным голосом.
Он повернулся к ней, но, по своей всегдашней привычке, не взглянул на нее, а забегал глазами по сторонам.
— Что прикажешь, ma chère?
— Где Горбатов и Нина.
— Горбатов уехал, а Нина ушла к себе.
Княгиня покраснела еще больше. Хотела что-то сказать, но удержалась и своим тяжелым шагом быстро вышла. Она подошла к Нининой комнате, повернула ручку двери… Дверь была заперта.
— Нина, — позвала она, — отопри, пожалуйста!
— Сейчас, ma tante.
Дверь отворилась. Нина стояла перед нею бледная, с красными от недавних слез глазами. Княгиня пристально взглянула на нее.
— Ты плакала? Отчего ты плакала? — проговорила она, беря ее за холодную руку и вглядываясь в ее глаза.
Нина выдержала ее взгляд, но потом опустила глаза.
— Зачем ты плакала? — повторила княгиня.
— Ах, ma tante, я сама не знаю, с чего я иногда бывает плачу.
— Пустое, без причины плакать не станешь. И отчего это Горбатов так скоро уехал, меня не дождавшись?
— Он очень извинялся перед вами, ma tante. Ему непременно надо быть где-то. Он обещал на днях опять навестить нас.
— Не то, не то, совсем не то!.. — раздраженно перебила княгиня. — Неужели ты меня считаешь уж такой дурой? Ты думаешь, я ничего не замечаю, что так в глаза и бросается?! Он уехал, ты, запершись, плачешь… Дядюшка сидит там с таким лицом — уж его-то лицо я очень хорошо знаю!.. Наверное, он что-нибудь… Нина, ты прежде была более откровенна со мною, ты столько раз говорила, что меня любишь!
В ее словах звучали упрек и тоскливое чувство. Нина обняла ее и припала головой к ее высокой, огромной груди, которая так и ходила под толстым, скрипящим шелком ее платья.
— Ma tante, неужели вы сомневаетесь в любви моей?! — прошептала она.
— Поневоле должна сомневаться! — все тем же грустным тоном говорила княгиня, прижимая к себе девушку. — Ведь я ни в чем тебя не стесняю, я предоставляю тебе полную свободу. Я не слежу за тобой, когда ты без меня выезжаешь из дому, я во всем тебе доверяю и прошу только одного — откровенности, а ты мне в ней отказываешь. Ах, Нина, ведь для тебя же! Ведь потому, что ты мне дорога, я и боюсь за тебя. Ты какая-то странная… Ты фантазерка, Нина! Ну что же, это ничего в твои годы… Ведь я очень хорошо понимала тебя, когда ты рассказывала мне о каком-то спасшем тебя в двенадцатом году Борисе. Вот ты встретила этого Бориса, и он, кажется, такой же фантазер, как и ты… Что же, я очень рада этой вашей встрече. Она мне нравится, и знаешь ли ты, я совсем откровенна с тобою, я уже и мечтала по поводу этой вашей встречи. Это прекрасный молодой человек, из отличной семьи, и во всех отношениях лучшего мужа я бы не могла никогда тебе и придумать. Конечно, встретится немало препятствий, но нет таких препятствий, которых нельзя было бы преодолеть. К тому же я хорошо знаю его родителей — это люди, чуждые многих светских предрассудков, и они боготворят своего сына. Видишь, видишь, я тебе говорю все, что мне со вчерашнего вечера, приходило в голову. Его приезд, вид, который он имел, меня могли только ободрить… И вдруг — он уехал, ты плачешь… дядюшка… Нина, нет, пора же, наконец, прекратить это… Скажи ты мне, умоляю я тебя, что у вас такое с князем, что это за таинственные отношения?.. Неужели?.. Что он на старости лет в тебя влюбился, я это очень понимаю. Он всю жизнь только и делал, что влюблялся… Но ты… нет, ведь не может же быть этого… ведь это бессмыслица… это Бог знает что такое?!.