Нина слушала с возраставшим вниманием и была под конец так заинтересована, так восхищена графиней Орловой-Чесменской, что с большим волнением и сердечным трепетом подъезжала к Юрьевскому монастырю.
Графиня Анна Алексеевна уже несколько лет как купила для себя близ монастыря небольшую усадьбу и большую часть года теперь жила здесь, отказавшись от пышности и блеска, довольствуясь самой скромной обстановкой, имея необходимость только в одном — в постоянном общении со своим духовником и наставником отцом Фотием…
Вечерело. Весь день был хотя свежий, но ясный. Солнце только что зашло, когда громадный дормез княгини повернул по пыльной дороге из-за леса, и Нина, выглянувшая в каретное окошко, увидела блестящие главы живописно расположенной обители, по верхам которых еще скользили последние лучи солнца.
Усадьба графини стояла из небольшого двухэтажного дома незатейливой архитектуры, расположенного среди густого сада. Никаких следов привычной в богатых барских усадьбах роскоши здесь не замечалось. По довольно узкой, обставленной деревьями дороге дормез подъехал к воротам. Княгиня и Нина вышли из экипажа в сопровождении своего лакея. Они прошли через небольшой, чисто выметенный двор. С подъезда к ним навстречу шла какая-то бледная женщина почти в монашеской одежде и, узнав, кто они такие, пригласила их в дом, говоря, что графиня еще со вчерашнего дня их ожидает.
— Только их теперь нету, вам обождать придется, ко всенощной отправились, — прибавила она.
Приезжие вошли в дом. Тут все было очень просто, и хотя комнаты и большие и светлые, с блестящими паркетными полами, но каждая из них казалась такой неуютной, холодной. Мебели немного, никаких драпировок и портьер на тяжеловесных дубовых дверях и широких окнах. Полное отсутствие ковров, картин и предметов роскоши.
— Вот как она живет! — шепнула княгиня Нине. — Но это, мне кажется, даже слишком, такая унылая обстановка, такая пустота в комнатах…
— Нет, я очень понимаю это, — ответила Нина, — так и следует, так и должно быть… Здесь мне очень, очень нравится…
Тихая, молчаливая женщина провела их теперь в предназначенные им комнаты. Это были две небольшие комнаты нижнего этажа, выходившие окнами в сад и имевшие вид келий. В каждой комнате были поставлены кровать, большой комод, жесткий диван, перед диваном овальный тяжелый стол, несколько кресел и стульев. В углу образ с зажженной лампадой — и больше ничего.
Княгине очень это не понравилось. Она с детства привыкла к совсем иной обстановке. Она любила, чтобы кругом нее все было уютно, красиво. Любила понежиться в широких мягких креслах. Любила спать на мягких перинах. Тут же, взглянув на кресло с кожаным сидением и узенькими деревянными ручками, она подумала, что со своей толщиной даже, пожалуй, и не усядется в такое кресло. Взглянула на кровать — и почувствовала некоторое уныние. Кровать была узкая, матрац оказался довольно жестким. Но она не стала жаловаться Нине, она боялась откровенно передавать ей теперь свои впечатления. Умывшись и переодевшись с дороги, они прошли наверх и стали дожидаться хозяйку.
Им обеим, а в особенности княгине, очень хотелось есть. Но об их угощении с дороги, по-видимому, никто и не думал. Наконец, когда уже совсем стемнело и в комнате зажгли свечи, появилась графиня со всенощной.
Нина видела ее в первый раз. Это была женщина далеко еще не старая, лет под сорок, очень приятной наружности, хотя и не особенно красивая. На ее спокойном лице видны были и доброта, и благородство. Но, несмотря на это, Нина все же несколько изумилась. Она представляла себе графиню Орлову совсем иной. Она думала, что встретится с каким-нибудь особенным сущеетвом, у котором мало даже земного. А между тем перед нею стояла совсем обыкновенная женщина.
Она очень радушно поздоровалась с княгиней, благодарила ее за приезд и затем, любезно улыбаясь, сжала руку Нины. Затем она усадила гостей на жесткую мебель комнаты, где их встретила, и велела давать чай. Подали чай. Княгиня даже невольно покраснела. Она любила покушать и чувствовала, что голод ее усиливается с каждой минутой. А это что же такое? Подали всего три чашки и две просфоры, даже сливок не было к чаю. Княгиня вспомнила, что день постный. Но хозяйка, очевидно, была очень далеко от забот о хлебе насущном. Сама она выпила свою чашку маленькими глотками, не прикоснулась к просфоре, не спросила гостей не хотят ли они чего-нибудь и тотчас же начала рассказывать о всех усовершенствованиях, сделанных в монастыре.