— Как же иначе?
— И можешь поклясться, что говоришь правду? Что думал обо мне, что не изменял мне в это время?.. Поклянись, поклянись, если хочешь, чтобы я тебе поверила…
— Разве вы когда-нибудь видели, чтобы я клялся в таких вещах? — спокойно сказал он. — Это было бы унизительно, и вы должны мне верить и так. А если не верите, так что же может быть общего между нами…
От этих слов на нее повеяло таким холодом, что она испугалась и вдруг замолкла, вдруг присмирела. А он между тем ее очень внимательно разглядывал. Он нашел в ней большую перемену, ему показалось, что она подурнела. Она встала и прошлась по комнате. Он следил за нею и вдруг опять поморщился.
— Вы совсем здоровы? — спросил он.
— Вы видите… — прошептала она.
— А!..
У нее опять на глазах блестели слезы.
— Казимир! — воскликнула она. — Вот что случилось!
Он опустил глаза и не говорил ничего.
— Казимир, — воскликнула она, — да ведь это… Пойми… Ты не хочешь понять меня… Ведь мой будущий ребенок… Твой ребенок!..
В соседней с маленькой гостиной библиотеке, куда была спущена толстая дверная драпировка, в эту самую минуту послышалось какое-то движение, будто кто сильно двинул креслом или какой-нибудь другой мебелью. Потом какой-то предмет, верно, книга, упал там на ковер. Но оба они не заметили этого, оба они были чересчур взволнованы.
Щапский даже покраснел. Он не ожидал ничего подобного, никогда не думал о возможности такого случая. Пуще всего на свете он желал быть свободным и свободным вполне. И вдруг его хотят связать! Он рассердился. Эта женщина, к которой он давно уже почувствовал охлаждение и к которой теперь вернулся только благодаря минутному капризу, присоединившемуся к неизбежности посетить ее — вдруг она стала ему почти противной, какой становились ему все женщины, когда он видел, что у него являются относительно них хоть какие-нибудь обязанности.
«Что же это? Ведь она намерена теперь забрать власть надо мною!.. Ведь она будет меня преследовать сценами, будет разыгрывать драму… Вот она уже и так подурнела… Будет ныть, плакать… И вдобавок, почем я знаю!»
— Вы уверены в этом? — наконец проговорил он.
— В чем, Казимир, в чем?
— В том, что вы сейчас сказали…
— Конечно!..
— Я не о том совсем спрашиваю… Она вздрогнула.
— Господи, так о чем же? Вы сомневаетесь, вы думаете… Я понимаю…
Яркая краска залила ее щеки.
— Вы хотите отстранить от себя ответственность… Вы хотите отказаться от своего ребенка!..
— Я не хочу этого, но вместе с тем очень не желаю такой ошибки. Как же я могу узнать, когда, вероятно, и вы сами не знаете…
Она едва сдерживала рыдания.
— Казимир, вы вернулись для того, чтобы оскорблять меня…
— Успокойтесь, я вас не оскорбляю нисколько… Я просто боюсь ошибки…
— Разве женщина может обмануться? — отчаянно произнесла она и уже не могла сдерживаться и громко зарыдала.
Он почувствовал себя в крайне неловком, несносном положении. Внутреннее чувство подсказывало ему, что она его не обманывает. Но что же ему делать? Начать клятвы и уверения, разыграть роль нежного супруга? Ему казалось это чересчур затруднительным, а он не любил затруднять себя. Однако он поспешил к ней и усадил ее в кресло.
— Catherine, au nom du ciel, calmez vous!.. Ведь нельзя же… Могут войти, застать вас в таком виде… Как мы объясним? Это невозможно, успокойтесь, успокойтесь!..
Но она в первый раз в жизни чувствовала что-то особенное. Она не могла бороться со своим нервным припадком, в ней заговорило страстное чувство к этому человеку, и вместе с тем она почувствовала себя несчастной, обиженной, оскорбленной всеми, всеми покинутой. Ей безумно захотелось удержать его возле себя, скрыться под его защиту. От чего, от кого скрыться — она уже не разбирала — может быть, от самой себя.
— Казимир! — говорила она сквозь рыдания. — Казимир, скажи же, скажи мне, что ты меня любишь, что не разлюбил меня… Скажи… Слышишь, скажи!.. Я должна знать это… Говори правду… Не обманывай… Ну, разлюбил… Ну, хочешь бросить, — так скажи разом, не томи… Я не могу больше!..
— Люблю… Люблю! — через силу проговорил он.
От этих слов веяло холодом, и они прозвучали каким-то отвратительным диссонансом. Но она уже не разбирала, она была как в бреду.
— Казимир, — говорила она, — не покидай меня, возьми меня… Я все для тебя брошу… Я уйду для тебя хоть на край света, я все отдам тебе, что у меня есть… Твоя вера будет моей верою… Приказывай… Помнишь, я иногда спорила с тобою, ты бранил меня за то, что я не отношусь серьезно к твоим словам о религии… Говори теперь… Приказывай… Хочешь, я хоть сейчас перейду в католичество…