— А помнишь, про полку он так же говорил? — Кара присаживается на диван, занимая удобное место для наблюдения. — А потом она грохнулась кому-то на голову, — радостно заканчивает командор.
— Мне, — закатывает глаза инквизитор. — Это ты еще не видела, как микроволновка дымилась… Вся кухня…
— И тумбочка! — ликующе доносится с кухни голос Ишимки, занимающейся ужином. — Тумбочку икеевскую потом я собрала!
Влад обреченно рассматривает творение своих рук, пытаясь спешно сообразить, что именно он сделал не так. Или лучше — что он делал так. И, возможно, отшвырнутая под диван гайка не была такой уж лишней…
— Злыдни, — несерьезно ворчит он.
Ему правда обидно, но обижается он в большей степени на себя.
— Просто у тебя руки не из того места растут, — доброжелательно объясняет Ян. Кара уже рядом, шутливо встрепывает Владу волосы, ободряюще улыбается. Инквизитор смеется: — Так, двинься, хватит обнимать деревце, ты ему не нравишься.
Пока они с Карой разбирают подставку заново, Влад с оскорбленным видом догрызает кислые мандарины — непонятно кому назло. Перебирает мишуру в коробке — разноцветная, новая, только что купленная, она блестит ярко, скользит сквозь пальцы, как шерсть неведомого зверя. Он уверен, в Аду и не такое водится.
Но за окном праздничный Петербург, сияющий огнями и вывесками. На улицах — народ, радостные люди, кутающиеся в шарфы из-за приударившего мороза. С неба сыплет мелкая крошка снега, поблескивающая в праздничном освещении. В центре сейчас шумно и весело, но его совсем не тянет на холод — вдруг оказывается, что дома лучше.
Соседи сверху гремят чем-то и ругаются, но как-то не скандально, по-домашнему; почти не хочется шарахнуть по батарее боевым заклинанием. Влад смотрит, как Кара бодро руководит установкой праздничной ели так, как обычно ведет в бой Гвардию.
— Я Высший боевой маг, — устало говорит он. — Я участвовал в Святой Войне, помогал обрушить Врата Рая, проводил заклинание, которое уничтожило архангела Михаила. Я с Господом, блять, Богом сражался…
— Отвертку подай, герой, — вздыхает Ян без намека на иронию.
Влад сам не замечает, как взвивается с места и протягивает ему сразу две, чтобы снова не накосячить.
Когда совместными усилиями удается поставить дерево устойчиво и прямо, Ишим уже притаскивает поднос с ароматно пахнущим печеньем. На подносе елочки, какие-то лесные зверьки и снеговики — Ишим попросила у соседей формочки. Личико демоницы сияет гордой улыбкой, пусть и перепачкано в муке, кисточка хвоста горделиво подрагивает. Почти обжигая пальцы, Кара тащит себе одно печенье.
— Там еще курица в духовке, салатики почти дорезала, — деловито инструктирует деятельная Ишимка. — Еще надо сбегать в магазин за хлебом на бутерброды… Печенье вкусное? — тревожно хмурится она. — С имбирем не переборщила?
— Вкусно, — совершенно искренним, но больно неразборчивым тоном говорит Кара, дожевывая очередную елочку — с подноса они исчезают с поразительной быстротой. — Влад, почему ты такое не умеешь? А то эта мелкая расщедряется только на праздники…
Ишим сердито бьет ее мягкой кисточкой хвоста по руке, тянущейся за печеньем снова, — очень уж не любит намеки на свой небольшой рост.
— Потому что, — ворчит тем временем Влад.
Теперь командует уже Ишимка: указывает, куда и что вешать на елку, чтобы красиво сочеталось по цветам. Злится, фырчит, что они — все трое — не видят разницу между ультрамарином и лазурью. Протягивает Каре блестящие шарики с изображением лупоглазых мультяшных зверят и снежинок.
— Бордовый на нижнюю ветку! — указывает она.
— Яволь, майн либен фюрер, — бормочет Кара. Тянется козырнуть по-гвардейски, но руки заняты.
— Не та! Которая еще ниже! — Ишимка сердито стучит кисточкой по ноге.
Кара покорно перевешивает, как ее просят, пытаясь не ссориться. У соседей что-то с грохотом падает. Раздается возмущенный крик.
— Ты-то хоть не свалишься? — Ян тревожно наблюдает, как Влад, с трудом балансируя на старой поскрипывающей стремянке, развешивает ту самую разноцветную мишуру по антресолям в коридоре.
— Ну, ты ж меня поймаешь, — уверенно отбривает Влад.
Инквизитор усмехается, косясь на большое, в пол, зеркало в коридоре. Размышляет, наверное, что в его костлявой фигуре вселило во Влада такую непробиваемую уверенность, что ему не дадут свернуть шею.
Ян на всякий случай прислоняется к стремянке плечом, наблюдая, как Влад мучается со скотчем и охапкой блестящей мишуры.
— Не обижайся, мы не со зла, — серьезнеет инквизитор. — Ты же не обижаешься? Подумаешь, Денница, елка. Я вот готовить не умею…
Влад улыбается — вспоминает, как сдуру хлебнул приготовленный Яном кофе. И упрямо допивал ту гадость — ну, инквизиторство же старался…
— Да я понимаю. Красиво? — Влад бодро кивает на мишуру. Ишимка сказала, это салатовый, и он ей поверил. — Я молодец? — широко улыбается он. — Я классный?
— Очень.
Стремянка опасно качается, но Влад успевает вовремя соскочить на пол.
Потом Ян вызывается сбегать в магазин, хватает в прихожей куртку и совсем не слышит, что Влад орет ему про шарф. Войцек бессильно падает на диван, сдергивая со стола бутылку виски — чуть не своротив все остальное.
За этот год он слишком устал — пусть он уже скорее закончится. Хочется верить, дальше будет что-то лучше, но с их-то везением…
Влад смотрит, как Кара что-то мурчит Ишим на ухо в коридоре, осторожно поправляя волосы демоницы и вытирая остатки муки у нее с лица. Кару уверенно тянут обратно на кухню — резать что-то, с чем-то помогать. Влад не хочет им мешать, врубает «Иронию судьбы» по телевизору, смотрит то на экран новенькой плазмы, то в окно.
Мобильник Кары дергается на столе.
«Тебе коньяк в подарок взять?»
Влад долго раздумывает, к кому Ян обращался, пока телефон не взвывает какой-то бешеной песней — по правде сказать, Войцек не уверен, но с какой-то долей вероятности сам мог ставить ее Каре на входящие.
— Ну так? — грозно интересуется Ян. — Решай быстрее.
— Так двадцать три уже… — Влад отклоняется назад, чтобы было видно старые настенные часы, рискуя потерять равновесие и свалиться с дивана. — Уже было, — убежденно говорит он, тут же довольно скалится, хоть Ян и не видит: — Закон нарушаете, господин инквизитор?
— Тут продавщицы сами синенькие. — Влад чувствует, что он улыбается. — Ну, если что, я считаю, что ты согласился…
Ян гремит чем-то на фоне, но не вешает трубку. Спрашивает у кого-то, принимают ли они адскую валюту.
— Почему мы вообще решили отмечать? — спрашивает Влад.
Он почти уверен, что Ян не услышит, но тот спустя недолгую паузу неловко предполагает:
— Потому что у всей страны праздник?
— Это называется стадный инстинкт.
— Это называется новогоднее настроение, — ворчит Ян. — А ты циник. Не нравится, что мы это все устроили?
Влад смотрит на многострадальную ель, на мишуру, на светящуюся гирлянду, мерно пульсирующую разными цветами, — он и не заметил, как Кара с Ишим ее распутали.
— Да нет, — удивленно говорит он. — Нравится.
Они говорят о чем-то еще — вроде как, Ян рассказывает, что сам никогда не отмечал в Будапеште, но смутно помнит, как в детстве он с матерью украшал елку вырезанными из бумаги ангелочками. Он тогда и подумать не мог, что будет свидетелем гибели Рая и человеком, отважившимся стрелять в самого Господа Бога.
Влад мимоходом читает, что инквизитор там писал на ноутбуке, что-то добавляет от себя, правит собственные слова.
Влад не помнит, как и что он отмечал в детстве.
— А ты этот запоминай, — легко советует Ян.
— Вдруг он будет последним?
Влад читает про битву на Девятом, с досадой проклиная инквизитора — слишком по-настоящему он пишет. Как оттягивало руки ружье, когда он шатнулся навстречу Тени, он как раз хорошо помнит. Тогда он твердо убежден был, что вот-вот умрет, но впервые понял, что оно того стоит.
— Отставить упаднические мысли, капитан Войцек, — бодро командует Ян. — А то я сейчас вернусь и буду тебя бить.