Кара на кухне лениво наблюдает, как Ишим справляется с нарезкой овощей в салат. Нож быстро мелькает в руках демоницы, отстукивая постоянный ритм, но Кара все равно следит. Немного боится сбить, поэтому молчит, устроившись на подоконнике, как домашняя кошка.
Ишим ссыпает нарезанные кусочки в общую большую тарелку.
— Ишим? — зовет Кара, но она, поглощенная своими мыслями, не слышит; Кара заметно повышает голос, почти кричит: — Иши-им!
— Что? — демоница оборачивается испуганно.
— А я тебя люблю.
Кара улыбается как-то ошарашенно-искренне. Ишим закатывает глаза, но позволяет сгрести себя в охапку и целовать. Она покупается на это примерно в сотый раз.
Ян возвращается; от него пахнет холодом, а в волосах запутались снежинки. Встрепанный инквизитор заглядывает в гостиную, держа в руках какие-то пакеты, отвлекает Влада на мгновение. Влад не прекращает говорить, но улыбается ему мимолетно.
Волосы у него в беспорядке, черная рубашка расстегнута на пару пуговиц, на голове, подобному терновому венку, что впивался в лоб Христа, светящаяся алыми огоньками елочная гирлянда — без магии явно не обошлось. Ян смеется, отряхиваясь от снега.
Ишимка попросила рассказать ей что-то про Новый Год, но сейчас он, размахивая руками, повествует про Рождество. Демоница слушает внимательно, затаив дыхание, жадно подрагивая кисточкой хвоста. Кара лежит головой у нее на плече, тоже лениво вслушиваясь. Тихо бормочет что-то телевизор, но они не смотрят на лица в экране.
Бодрая болтовня Войцека, подкрепленная парой глотков чего-то крепкого и дешевого, увлекает всех их троих, включая самого Влада. Широко оскалясь и цепко наблюдая реакцию слушательниц, он говорит связно, но расслабленно, быстро, в обычном своем темпе, но проваливаясь во многозначительные паузы в необходимых местах.
— В Библии никогда не было указано дня рождения Христа, — говорит он. — Лишь сказано про звезду, вставшую в небе, ту, которая помогла трем царям найти тот самый хлев… Кто его знает, когда это случилось, тогда с календарями-то плохо было… Но почему двадцать пятое декабря, не думали? Нет? Когда-нибудь смотрели на звездное небо? Видели… ту звезду на востоке, что самая яркая? Сириус. Это от греческого, «яркий», «блестящий»… А замечали три яркие звезды в поясе Ориона? Собственно, три царя, так и называются. Три звезды образуют с Сируисом линию — да, ровно двадцать пятого декабря, стрелу, которая указывает, где искать родившегося Мессию… До двадцать пятого числа день постоянно убывает, после — начинает возрастать. Новый цикл. Но — не сразу. В ночь на двадцать второе Солнце оказывается в наименьшей точке, потом — оно останавливается. Все. Стоп. На три дня. Точно возле созвездия Южного Креста. Висит на нем эти три дня, а потом снова идет дальше, начиная с двадцать пятого декабря. Воскресает, — Влад торжествующе улыбается. — Про двенадцать созвездий рассказать? — Многозначительная пауза и: — Ну, как, поверили? — смеется он.
Наслаждаясь молчанием, он замолкает. Чуть задыхается после вдохновенной проповеди, но не может сдержать откровенно радостного оскала.
— Так что, история христианства — плагиат? — Ян внимательно слушает его, захваченный этой занятной теорией. Присел на край стула напротив, не перебивал — едва ли дышал, как кажется польщенному Владу.
— Вся история — плагиат, — благосклонно кивает он. — Все наши мечты — плагиат чьих-то чужих. А понятие христианства давно дискредитировало себя. Помнишь, что сказал Иешуа у мастера Булгакова, ну? «Я заглянул в этот пергамент и ужаснулся, решительно ничего из того, что там записано, я не говорил»!
Ян долго молчит, раздумывая над его словами.
— А Новый Год в январе сделал Петр, — вдруг вспоминает Влад, и глаза его опять загораются. — Но Петра не было.
Кара тихо стонет.
В какой-то момент Ян без лишних слов протягивает ему тот самый коньяк и новое иллюстрированное издание «Американских Богов» Геймана, и Влад забывает все про сто двадцать пятую главу египетской книги Мертвых, про которую он сейчас рассказывает, забывает про рукописи Наг-Хаммади и Розеттский камень, о котором с широко распахнутыми иссиня-яркими глазами слушает Ишим.
Все книги мира как-то сразу утрачивают свою ценность.
— Спасибо, — ошарашенно говорит Влад, листая плотные, хорошо пропечатанные страницы. Он не знает, как благодарить. И впервые в жизни задумывается: — А я…
— У меня все есть, — убежденно говорит Ян.
Кара тихо улыбается про себя, выдыхает что-то почти неслышно, вроде как — «Вот ведь дети…»
— Слушайте, а… — Кара задумчиво кивает на телевизор. — Это…
— Это постоянно, забей. Почти как с Люцифером.
Влад отмахивается от каких-то вопросов Кары. Вполуха слушает что-то про «дорогие сограждане», наблюдает, как Ян метается по квартире, торопливо отвечая на поздравления по телефону — от напарников и знакомых. В динамиках гремят знакомые голоса, иногда передают что-то Владу — ему отчасти приятно.
— Садись, — зовет Влад, оглядываясь на часы.
Сам же поднимается с бокалом в руке, с улыбкой смотрит на Ишимку, разбавляющую Каре виски в рюмке, на Яна, который, кажется, действительно слушает то, что ему втолковывают из телевизора. За окном воет вьюга, а ему неожиданно тепло.
— Что бы там ни было, этому году я благодарен. Во-первых, господа, мы выжили, — оптимистично заявляет Влад. — Во-вторых, несмотря на то, что чрезвычайно часто были близки к смерти, мы поняли, что выжить получится только вместе. Так что за нас и за новое будущее! — он поднимает бокал с шампанским над головой.
— За нас! — легко поддерживают остальные, поднимаясь на ноги.
Звон бокалов мешается с последним ударом часов.
========== заново ==========
Комментарий к заново
ау финала Debellare superbos: Влад окончательно мертв, Ян переезжает в Прагу
У Верховного Пражского инквизитора странный, иррационально-холодный взгляд, глаза темного цвета. Улыбка больше усталая, но он вежливо смотрит на Яна, сидящего перед ним на стуле с высокой жесткой спинкой. Он чем-то напоминает Огнева, торопливо подписавшего ему увольнительную на прошлой неделе, те же суровые черты, словно деревянный идол, рубленный топором, та же точность и выверенность движений, седые виски…
— Так кем был вам Владислав? — настойчиво спрашивает он, рассматривая документы.
— Родственник, — легко врет Ян, открыто и честно глядя собеседнику в глаза; это не так сложно, если вспомнить, как он жил в Будапеште. — Очень дальний.
Верховный не задает больше никаких вопросов, хотя наверняка не верит. У Яна все равно идеальные рекомендации, а все остальное не важно. Ему выдают новое удостоверение, табельный пистолет, отстраненно чеканят инструкцию, и все это он видел уже несколько раз. Ян стоит ровно, вежливо улыбается, но смотрит сквозь собеседника. У него еще кружится голова от нереальности происходящего, и кажется, что он готов упасть на колени.
Влад умер так, как и хотел. В бою с Господом Богом, будь прокляты они оба. Оставил его одного.
Он мог бы остаться в Петербурге, но вместо этого он бросился в Прагу. Решение пришло ночью, внезапно, когда он смотрел в окно, видя занимающийся рассвет, и, возможно, был слегка пьян. Уехать куда угодно, только не оставаться на месте. Яну требовалось куда-нибудь бежать, что-нибудь делать, заниматься делами, окунаться в чужую боль и чужие проблемы, вершить, мать его, правосудие. Всю сознательную жизнь он так и забивал свои переживания, безжалостно топтал любую слабость и засыпал бумагами отчетов.
Сейчас Ян, словно поддавшись искушению, упрямо требует себе квартиру Войцека; на счастье, она не занята, люди еще боятся проклятия черной магии. Он знает, что Влад ничем таким не занимался, и складывается странное впечатление: он среди людей, которые его знали, он в его городе, живет в его доме, а все равно кажется, что Влада тут нет. Его вообще нигде нет, его стерло из этого мира, удалило, вырезало, изничтожило.
Ян живет в его доме, но за три года здесь уже все убрали, от Влада ничего не осталось. Ни единой вещи, никаких фотографий, потрепанного томика стихов, обгрызанного карандаша, совершенно ничего! Он не может найти ничего, за что можно держаться, он оголтело вцепляется в любое дело. Ему в помощь пытаются впихнуть какого-то неудачника из новеньких и молодых, но Ян смотрит зверем, почти что рычит.