Его Бог с заедающим в легких криком сцепляется с противником над кровавым песком в паре десятков метров, рвет перья-волосы-кожу с остервенением дикого пса, вгрызаясь так сильно, что, кажется, хочет достать до кости одним укусом, чтобы клыки со скрипом проехались по ней, оставляя глубокие борозды. Как в старые добрые — до вопля, до сорванного крика, до аловато-мутного безумия перед глазами за сеткой разодранных капилляров.
Его Бог падает с высоты, перегибаясь в полете так, чтобы отшибить при ударе не все тело, перекатывается на выдохе, разъебывая в кровь едва успевающие заживать локти, глотает почти пригоршню песка — можно почувствовать, как он скрипит в гортани. Не задохнуться, не глотать так жадно воздух-яд. Встать.
Командор Черной Гвардии поднимется, шатаясь, сплюнет кровь, окончательно залив ею белую рубашку, которую она ненавидит до черно-блеклого света в глазах.
Она — Ебаный Господь Бог для своих бешеных тварей, изнывающих в мирном Аду, задыхающихся от добра и всепрощения, все ждущих, когда снова можно будет содрать костяшки о рожи врагов, а не друг друга.
Вдох. Хрип в груди — больно, мать вашу… Жить будет, да только внутри пациент скорее немножко мертв… Плевать.
Все нормально, бросает она через плечо, обращаясь к вязкой мути позади, складывающейся в кривую фигуру. Она вытряхивает песок из волос, лихо отпивает из предложенной кем-то бутылки — сбитый край проезжается по губам, рот снова наполняется кровью. Сглотнуть — с дешевым вискарем пойдет, хуже эта дрянь не станет.
(Латентный вампиризм, блять.)
Вокруг кричат демоны, кто-то хлопает ее по плечу тяжелой рукой, приходится стиснуть зубы, чтобы не развернуться и не вцепиться когтями в живое, раздирая до красных полос. У нее ведь кровавая пелена перед глазами не размылась, какого хера так резко?
Незнакомое лицо. Не ее свора.
Командор Черной Гвардии неприкосновенен, смеется она. Бога ты вряд ли стал бы лапать так фамильярно, щщенок?
Он отступает назад смущенно и ошарашенно, стараясь не смотреть. Она кривится: умничка, хорошо учишься, приходи как-нибудь к нам. И улыбается. Той самой улыбкой, названной кем-то звериной, выжженной и хитровыебанной — зависит от фантазии говорящего.
Не придет он. От них и так все шарахаются, особенно когда командору скучно, и она сцепляется насмерть с кем-нибудь из Гвардии за плесневелую медную монету на против.
Она — Бог для полсотни самых недостойнейших загнивающего мира сего, связанных круговой порукой и нерушимой клятвой. Для ждущих войны, чтобы жить, а не существовать.
Как тогда, как в последний раз, в погоне за мигом, цепные псы Люцифера срываются и срываются с места, проклиная ошейники, вгрызающиеся в кожу, вынуждены выть на переменчивую светлую луну, вынуждены день за днем забывать свою войну. Раны проходят, кости срастаются заново и иначе, глубокие шрамы белеют узором над сердцем и на нем же, и они меняются сами.
Дети Апокалипсиса, оставшиеся там, на устроенном ими пепелище. Остатками души желающие быть там навеки и калечным телом.
Смерть или искупление. Бог или Тьма.
Они успешно смешивают понятия, обманывая самих себя, и видя это, и не желая ничерта менять.
Им не хватает редких погонь, когда Хозяин чуть отпускает поводок, и растерзанных жертв на пути. Им не хватает этих блядских клятв и обещаний. Им не хватает кислорода, когда песок забивает глотку и хрустит на зубах.
Скоро, дети мои, улыбается Господь Бог кровавой улыбкой. Скоро.
И они едва ли слышат, но верят.
========== боженька не поможет уже ==========
Комментарий к боженька не поможет уже
Внутренний голос Влада воот отсюда: https://ficbook.net/readfic/4813640
По-ночному пьяное и бессмысленное.
Почему бы и нет?
Маэстро, музыку!
— Боженька нам уже не поможет.
Я смеюсь снова, надрывно и больно, прохаживаясь по твоему хребту; не физически, но — морально, меняя тебе взгляд, перебирая кости и ломая ребра, чтобы научить дышать. Жадно, как в последний раз перед озарением и смертью — в нашем случае это одно, равнозвучно и равнозначно; и хочется орать: научись ты, блять, уже жить. Жить и смотреть на мир незамутненным взглядом.
И видеть, как он горит заживо. Гниет, расползается белесыми червями по трупу нашей веры. Медленно проваливается могильной землей под ногами, погребая под собой.
Видеть превращающийся в бездну мир — такое занятие выдается не каждому, чувствовать его предсмертный хрип и желать добить из остаточной обесценившейся человечности — почти никому, да? Странное, мазохичное желание уничтожить самого себя вместе с миром? Вполне быть может…
А впрочем, ебал я эти сомнения, и будь что будет, да, господин инквизитор? Ну давай, ответь мне что-нибудь, хоть кивни, хоть глазами сверкни. Давай…
Подъем. Встать.
Хватит уповать на ложного Бога, Он тебе не поможет, Ему нахер не сдались наши проблемы, Он мог бы закончить это давно и убить всех нас, но не сделал это из блядского человеколюбия, быть может. И за это я не могу Его не ненавидеть.
Слишком резко? Ну извини, я порушу тут твой уютный мирок, ты ведь не против?
Просыпаешься? Медленно, слишком медленно, а впрочем, мне это нравится, я давно не чувствовал себя настолько живым. Последний раз — на пепелище нашего утерянного Рая; последний раз — когда видел, как ангелов рвет в клочья голодное воронье, разгрызая плоть клыками и упиваясь ее сладковатым вкусом.
— Устроим напоследок еще один Армагеддон?
Ладно, не смотри на меня так. Не смотри так, будто хочешь сказать одно единственное и бесповоротное «да».
Шутка.
Да, я психованный мудак, спасибо.
А ты… А, что уж теперь…
Добро пожаловать в нашу жизнь. Ты ведь такой же, тоже хочешь видеть, как догорит медленно тлеющий до сих пор Рай, как издохнет Бог. Ты ведь сам звал спасение.
Весь мир звал. Бог звал.
«Придите и умрите, полуразложившиеся твари»
«Я не прощаю вам все вечные грехи ваши»
«Идите вы нахуй со своим воем и песьим скулежом»
«С п а с и т е»
И я готов рискнуть, а ты? Убить Господа и стать легендой, а? В лучшем случае нас ждет забвение во тьме (ты ведь составишь мне там компанию?); в худшем — грандиозный триумф.
— Когда придет время, не бойся стрелять. Даже если в меня.
— Что? Ты про?..
— Забудь.
Не надо улыбаться и нести что-то про сон.
Помню я один, ты в нем, помнится, сам помер. Сгорел, что ли?.. Вот ведь какой конец, охуенная шутка, а, господин инквизитор?
Не-не, молчу. Слушаю. Внимательно, не сомневайся. Ты продолжай.
Горел — и пусть.
Ты сейчас не выгори, хорошо?
«Люди живут, чтобы спастись»
Это я зря бросил, а тебе ж запомнилось. До кости въелось в память, выжглось где-то там внутри. А я с самого начала видел, что спасения для тебя быть не может — ты сам немножко против, огрызаешься и рычишь на каждого, кто подойдет. Какое уж тут…
— Мое спасение было во тьме, знаешь?
А делаешь успехи. Я как-то этот момент пропустил… Ну да, башка еще болит, сам говоришь — трижды ударили. В этом же все и дело?
— Да ты слушаешь меня вообще?!
А ты глянь, полбутылки вылакал и осмелел, глаза горят — чистый звереныш. Такой кому хочешь глотку перегрызет, вырвет трахею зубами, не боясь захлебнуться…
— Боженька нам уже не поможет, — не в тему отмечаю я.
— Потому что Его нет! — пьяно доносится в ответ. — А если б был, то этому ебанату точно надо бы прострелить башку! Влааад? Эй, Войцек! Я не настолько пьян, чтобы не видеть, как у тебя глаза стекленеют! Хватит самокопаний, я тут пью в одиночестве!
— Что еще?
— Обещай мне, что мы до Него доберемся!
— Да легко. Обещаю.
Вот так. Очень даже просто.
А обещания, знаешь ли, надо выполнять, хоть ты и не вспомнишь завтра ничего.
Зато у меня память хорошая.
С самого начала.
========== солнце мое ==========
Комментарий к солнце мое
Фем; пропущенная сцена из XXVII главы: https://ficbook.net/readfic/4813640/13946054#part_content
— И, солнце, я тебя люблю.
Кара взмывает вверх, прохладный воздух обнимает все ее тело, возбужденно дрожащее в предвкушении хорошей битвы, а в ухе бьется родной голос, звенящий слезами: