она распинает ее, как любимого ангелами спасителя. издевательски скалится в лицо, терзая кожу когтями, проезжаясь по ребрам, по груди, с наслаждением наблюдая, как набухают золотой кровью глубокие рваные царапины. волосы — платина, медленно сквозь пальцы скользят; рывок на себя — нираэль воет. в глазах ненависти — омуты, не вычерпать. выцарапать бы их, да хочется, чтобы она все видела — запоминала.
кара дергает вниз, рывком стаскивает ее к себе, ниже, еще, больше, в кишащую демонами преисподнюю. рвет кожу одежды и кожу мраморную, тонкую, на которой красиво расцветают неясной позолотой синяки и ссадины. нираэль брезгливо-болезненно вздрагивает от прикосновений — как от сигаретных ожогов. сознание расчетливыми щелчками выдает пронзительно-яркие картинки, еще больше горячащие кровь, того, что с нираэль можно сделать. пока достаточно только ее ненависти.
нираэль только проклинает на древнем ангельском наречии, но не сопротивляется, не закрывает лицо руками, не пытается забиться в угол сознания куда-то — с осмысленной ненавистью рычит под ее руками. костяшки стесаны, ноют, губы рвутся от удара. нираэль тоже рвется из хватки, чувствуя ее непозволительно близко. выгибается, воет, захлебывается кровью. где-то в глубине ошметков души еще ворочается зверь, который хотел бы сожрать ее с потрохами заживо прямо тут, но кара страшнее зверя — она почти человек.
выломать каждую косточку, разобрать ее, унизить, душу вытряхнуть. нираэль меньше всего напоминает жертву, растерзанная и обожженная прикосновениями, но каре думается, что однажды она найдет, где нужно ломать. однажды.
нираэль вздрагивает на рывке, торопливо-лихорадочном, намеренно болезненном. немо хватает ртом холодный воздух, бьет выпущенными крыльями, как беспомощная бабочка. уничтожать что-то красивое, думает кара, это ведь так приятно. охуенно приятно.
— ненавижу, — выплевывает она в лицо. — не-на-ви-жу, блядь, — раздельно, вбивая в нираэль каждый слог, — больше всего на свете.
нираэль вспыхивает тут же, скалится не хуже демона. улыбается разбитыми губами.
— я тебя тоже, — хрипом вырывается у нее из груди.
костяшки ноют еще сильнее. нираэль больше не улыбается.
25
день 25. травмы рта или зубов, мелех
если бы были зубы, он бы выдрал брату горло — это он знает точно, знает лучше других. если бы он спал хоть иногда, ему бы снилась жаркая красная кровь, стекающая по подбородку, снилось бы рвущееся под зубами мясо. но андрамелех давно уже не спит; он не жив, мертвец, которого держит только магия и жажда мести. он забыл, как говорить, забыл вкус вина и лучших яств Ада, забыл сотни женщин, которые у него были. жизнь смело можно перерубить пополам; перерубить так же, как когда-то меч брата рубанул его по лицу.
беспомощный калека, пародия на живое. собранная по обломкам рухлядь. бессмертие не дает ему рассыпаться прахом от старости, а хитрое лечебное колдовство собрало кости, некогда раздробленное, уничтоженное тело. тело, за которое он цепляется, не чувствуя его.
когда он видит люцифера в последний раз, на языке железистый привкус крови дорисовывает воскресшее воображение. и андрамелех только хохочет — захлебываясь своей ненавистью; не может проклинать, не способен кричать на него до ноющего горла, только смеяться до бешеной истерики — единственное, что может существо, начисто лишившись нижней челюсти.
========== безвоздушная тревога ==========
Комментарий к безвоздушная тревога
Би-2 feat. Т. Гвердцители - Безвоздушная тревога
постфинал Бури, совсем недалекий от основных событий, инквизиторы (не)много навеселе и вальс.
— Капита-ан моей распущенной души… — напел Влад, торжествующе улыбаясь. — Да брось, инквизиторство, как будто я предлагаю что-то неприличное… И я ведь не заставляю тебя идти на бал и отплясывать там на глазах у всех этих гадюк, это так — для души…
Он соскочил с дивана, босой, расхристанный, немного пьяный, смеющийся глазами. Наклонившись, протягивал руку небрежным движением, но Ян только отмахнулся от него, затягиваясь и стряхивая пепел в дешевую стеклянную пепельницу. Затушил сигарету. Они праздновали его получение капитанского звания в Гвардии; ночь была пряная и жаркая, как и все ночи в Столице, давно перевалило за полночь, часы, шедшие обратным ходом, поскрипывали на стене, а Владу что-то в голову ударило танцевать. Ему частенько приходили навязчивые идеи, и избавиться от них было почти невозможно.
— У меня нет души, ты ведь знаешь, — напомнил Ян слегка сердито, поддев рукой подвеску у него на шее и заставив серебряную цепочку змеей скользнуть по ключицам. Удрученно вздохнул: — Влад, я не умею и никогда не умел. У меня нет слуха, я абсолютное бревно, поэтому я оттопчу тебе ноги, если не грохнусь сам. Определенно, не лучшая идея.
Посчитав, что аргументов достаточно, он затих, вжавшись в мягкую спинку дивана, почти растерянно глядя на Влада: он никогда раньше не предлагал танцевать. На каждом балу утаскивал в кружащийся круг то Ишим, то Кару, а то и вовсе какую-то случайную демоницу; танцевал Влад с опасным, хищным увлечением, заставлявшим неотрывно за ним наблюдать. И никогда не настаивал, чтобы Ян учился.
— Ты не не умеешь, ты просто не хочешь пробовать, — искушающе уговаривал Влад, присев рядом на краешек дивана. Подтащил ближе журнальный столик, на нем заново наполнял рюмки. — Почему, интересно? Разве это так сложно?
Рюмки ненадолго клацнули друг о друга, звякнули. Влад по привычке пил залпом, почти не пьянея, Ян цедил понемногу крепкий виски, по случаю подаренный Карой. Время медленно истекало, надо было что-то говорить, спорить… Спорить не хотелось. Не в вечер, который закружил им голову праздничной свободой, не в эту ночь. Он потянулся, чувствуя, как ноет тело после долгого дня.
— Совершенно бесполезное умение, — наконец пробормотал Ян. — Чем оно может мне помочь в жизни, а? Что такого может произойти?
— Да любая работа под прикрытием на каком-нибудь банкете, — вдохновенно выдумывал Влад. — Или, скажем, бал у кого-то из Высших, вдруг хозяева обидятся…
— Во время работы под прикрытием лучше всего отойти в угол, с умным видом разговаривать и следить за всеми. А если полезть танцевать, можно привлечь ненужное внимание и сузить угол обзора… — Он раскачивал рюмкой в такт словам, уже предвкушая безоговорочную победу. — И сколько лет я живу в Аду, пять, больше? Ни разу никто из Высших не оскорбился, что я не мучаю несчастных демониц вальсом, как ты. Думаю, мои попытки танцевать расстроили бы их больше.
— Зануда, — мученически простонал Влад. — Ты вынуждаешь меня на крайние меры.
Ян заинтересованно на него посмотрел, отпил еще виски. Ожидал, что Влад придвинется ближе, опаляя шальной улыбкой, но с достоинством сохранил лицо — стальную инквизиторскую маску. Он не собирался сдаваться так просто; в конце концов, это уже дело принципа.
— Пожалуйста, — предельно четко, чуть не по слогам выговорил Влад, заглядывая в глаза. Рюмка в руке все-таки дрогнула. — Пожалуйста, Ян, я прошу тебя. Один раз, всего один несчастный танец. Я никому не расскажу, честно.
— Ты пьян, — к чему-то заметил Ян, старательно ища пути отступления.
— Ты тоже. Мы оба пьяны, уже глубокая ночь… Чем еще нам заниматься?
— Я не умею, — упрямо повторил Ян. — И не могу.
— И не сказал «не хочу», — прищурился Влад. — Я так часто о чем-то прошу?
— Это уже шантаж! — взвился Ян из последних сил, почти не способный держать оборону. — Ты подлый манипулятор, это просто нечестно, ты!.. ты…
Замолк, не найдя достойного оскорбления; виновато взглянул на Влада. Он довольно усмехался, светя клыками, точно Чеширский кот из такой нелюбимой детской сказки. Владу в самом деле было весело, может, он и предложил станцевать, только чтобы поспорить, с азартом перебрасываясь колкими фразами.
— Затащить тебя в постель было проще, — заметил Влад.
— Да, потому что это я тебя затащил. И вообще, это же другое… — смутился Ян.
— Не самый лучший пример, ладно. Но я видел, как ты фехтуешь, инквизиторство, — улыбнулся он искренне. — Ты там уже танцуешь. Красиво… Знаешь, все равно, что смотреть за ядовитой змеей, за коброй, готовой к броску. Красиво и до ужаса опасно. Давай, просто попробуй. Или боишься? Кого, меня? — насмешливо спросил Влад.