Кара оглядывается по сторонам, качает головой: она бы и правда сделала поменьше розовых и алых цветов вокруг, а то в глазах рябит страшно. Но Кара не дизайнер и нисколько не понимает в человеческих традициях, чтобы хоть что-то говорить. Черт с ним — пускай. Она не способна осознать, зачем на Новый год люди украшают срубленные деревья, а на масленицу — пекут блины и жгут чучела; не умеет Кара праздновать и расслабляться хотя бы ненадолго, всегда готовая выхлестнуть черные мощные крылья и выхватить клинок. Под кожаной курткой в ребра впивается кобура на портупее. На всякий случай.
«Мы с Ишимкой в Париже по делам, она затащила меня в торговый центр. Я тут сижу уже час, скучно очень, — пишет она, очнувшись и поняв, что застыла над погасшим темным экраном. — А как у вас?»
«Отчеты, Ирма орет, романтика».
Она знает, что Влад где-то в промозглом городе сейчас криво ухмыляется, и улыбается сама. Они оба слишком драматизируют, как для тех, кто сражался с богами, демонами и самими собой. Иногда можно позволить себе немного ребячества. Наверное, именно для этого люди придумали праздники.
«Своди мелочь в кино, ей понравится, — советует Войцек. — Там сейчас много романтической мути должно быть».
«Влад, а у людей есть какая-то традиция облизывать друг друга на этот ваш праздник?» — устало спрашивает она, наблюдая за молодой и беззаботной парочкой, пробежавшей мимо магазина.
«В общественных местах? — прилетает уже явно от Яна. — Только у самых некультурных. Не делай так никогда».
«Даже чуть-чуть?» — уточняет она. Оглядывается назад, но Ишимка никак не идет, совсем сгинула среди воздушных невесомых платьев — такими темпами придется отправляться на поиски.
Вместо ответа кто-то из инквизиторов посылает стикер с котиком — у котика бессильно-несчастная мордаха, и он явно готов от отчаяния стукнуться головой об пол. Кара хмыкает: чудны дела человеческой техники, куда ей до них.
Еще пару раз пиликает сообщение, но Кара порывисто вскакивает с кушетки и мигом оказывается возле появившейся Ишим — она как будто напугано смотрит на нее снизу вверх, прижимая к себе пакет с платьем.
— У них не было моделей для демонов, а мне так понравилось, — смущенно бормочет Ишимка, утыкаясь ей носом в шею. — Извини, что долго.
— В смысле — не было? — удивляется Кара.
— Хвостик. Прорезь нужно, — вздыхает Ишим. — Вот пока нашли мага, который может это устроить, пока он колдовал…
— Да ерунда, — отмахивается Кара. — Главное, чтобы платье тебе нравилось. Так… Давай в кино, тут есть где-то на этаж выше. Фильм выбираешь сама, я варвар и ничего не понимаю.
Ишим заинтересованно дергает пушистой кисточкой хвоста.
***
Ни за что Ян, конечно, не признается, но он не помнит имен всех этих улыбающихся девушек. На третьей шоколадке он выучивает наизусть коронное «Спасибо большое, тебе тоже удачного дня» и может произносить это, не отвлекаясь от отчета, продолжая печатать и ничуть не сбиваясь с ритма. Вечером ехать на задержание, а он еще не составил рапорт о вчерашнем обыске магазинчика, торгующего запрещенными боевыми амулетами, и это куда важнее расфуфыренного человеческого праздника, придуманного маркетологами. Он тянется за кофе — тот, как и обычно, справа, под рукой.
— Войцек, ради всего несвятого, это что, сахар в виде сердечек? — медленно, точно эта мысль никак не укладывается у него в голове, произносит Ян, глядя в подсунутую чашку. Слышит шорох позади, медленно поворачивается на офисном стуле, чтобы посмотреть в лицо этому удивительному человеку.
— Это из кофейни соседней. Знаешь, акция, все дела, мне вот тоже всучили…
Влад медленно отступает к своему столу. И даже начинает перекладывать бумажки, имитируя серьезную работу. Как будто бы смутившись.
— Глаза, — веско и страшно произносит Ян.
— Да там нет никаких глаз, не придумывай.
— Я хочу видеть твои честные глаза. Ну?
Влад все еще разбирает документы, улыбается, мурлычет что-то себе под нос. Отчет никак не хочет набиваться — Ян слышит задорный смех откуда-то из коридора, удивляется, как это все умудрились поймать невесомо-радостное настроение. Может быть, с ним что-то не так…
Он медленно отпивает горячий кофе. Сладко, но не так, чтобы противно, теплом по горлу; по лицу растекается глупая улыбка, пока он смотрит в экран пусто и отстраненно.
— Влад?
— Да? — немедленно, чуть настороженно отзывается Войцек из другого конца кабинета.
— Вкусно очень. Спасибо… Шоколадку хочешь? Мне тут надарили, девать некуда.
***
«Что за «Пятьдесят оттенков серого»?» — интересуется Кара ненароком, отправляя сообщение, пока Ишим разговаривает с приятной девушкой, продающей билеты.
«НЕ ИДИ ТУДА, — тут же отвечает Влад. — Это ебанина полная. Погугли бдсм, короче».
И — тут же:
«Не, нахуй. Не гугли, мне слишком жалко Ишимку».
Ишим выбирает какую-то милую романтическую комедию и места посередине — какие остались. Краем глаза следя за яркой картинкой на экране, Кара хмыкает над парой действительно неплохих шуток, что доносятся до нее. Цапает Ишимку за хвост и гладит аккуратно, играется, щекочет.
В конце концов, Ян говорил только про те места, где их могут заметить, да и она не делает ничего противозаконного. Ишимка хихикает — уж точно не над фильмом, шутливо отмахивается от нее хвостом, норовя заехать по пальцам мягко и несерьезно. Так незаметно пролетают полтора часа; когда они выходят из кинозала, свет резко бьет в глаза; Кара сладко потягивается.
— В прошлом году ты подарила мне эту… кустовую хризантему, — смеется ласково Ишим. — Определенно, прогресс.
— Она была красивая и яркая, — бурчит Кара. — Влад вон вообще кактусы инквизиторству тащит, самые стремные и колючие, а ты жалуешься. Скажи, как нужно, я…
— Нет! — Ишим берет ее за руку, чуть не заставляя споткнуться. — Не хочу, как нужно. Хочу, как ты делаешь, иначе… иначе зачем… Дари, что тебе самой покажется красивым.
Кара кивает и начинает понимать. Например, сейчас она совершенно точно хочет сгрести Ишим в охапку и дотащить ее до машины вот так, точно похищенную девицу, на руках или на плече — так уж точно удобнее. Но нет: Кара вспоминает, что они культурные.
И, вздыхая, покупает Ишим мороженое с шоколадом.
***
— Ненавижу нахуй этот день, ненавижу, — рычит Ян. Он бежит, срывая дыхание, за улепетывающим парнишкой, петляя по узким улочкам. Под ногами лед — попробовать бы тут не навернуться, зубы не соберешь; ботинки скользят, как назло, на повороте, он, сдирая кожу, хватается за угол дома, чтобы не занесло…
Влад обгоняет его запросто, в два удара сердца, за которые Ян пытается выровняться. Бежит за подозреваемым с усердием гончего пса, восхищенно сверкая глазами, скалясь жутковато и на бегу набрасывая боевые заклинания. От него бьет волной дикая неудержимая сила, та, что древнее их всех: охотничий азарт, радость погони. Он едва не воет, точно лесной волк; по контракту бьет наотмашь чужим удовольствием. Им нужно всего-то так мало — свобода…
Собираясь с мыслями, Ян отлепляется от дома и кидается следом. На город опускается ночь, теплятся огоньки в окнах, а в переулках, вдали, скрывая поблескивающие фонари, зловеще желтеет густой зыбкий туман, — достоевщина какая-то, прости Денница. Несчастный беглец уже уткнут мордой в холодную обмороженную стену.
— Ненавижу, — повторяет Ян упрямо, застегивая наручники на его запястьях и подталкивая задержанного в открытый Владом портал — стоит тут аркой, дышит в лицо холодом межмирья. — Всех ненавижу.
Уговаривает себя, старается. Не хочет признавать, что ему нравится этот день и любой другой, проведенный с Петербургом, Инквизицией и Владом. Не желает слышать, что он на самом деле такой же безнадежно поехавший, как и Войцек. И отмечает сегодня он, похоже, день психически больных.
— Даже меня ненавидишь? — невинно ухмыляется Влад.