Н. А. Рубакинъ.
„Воля Аллаха“,
или Абдулъ, Абдулъ и еще Абдулъ.
Восточная сказка, записанная въ Константинополѣ 9-го января 1305 г. книжнымъ червякомъ.
Это было тогда, когда насъ съ вами на свѣтѣ не было.
И хорошо, что не было.
Въ нѣкоторомъ восточномъ царствѣ, въ азіатскомъ государствѣ,— тамъ, гдѣ люди и жнутъ, и сѣютъ, только сыты не бываютъ,—случилось удивительное и небывалое событіе: нѣкій человѣкъ,— нѣтъ, не человѣкъ, а человѣчекъ,— по имени Мустафа, по прозванію Чербаджи, тихій изъ тихихъ, бѣдный изъ бѣдныхъ, робкій изъ робкихъ, низшій изъ низшихъ, взялъ да и поперъ противъ рожна.
Казалось бы, что такое дѣло этому самому Мустафѣ вовсе не къ лицу. Этимъ ли ему заниматься, коли и безъ того трудно на свѣтѣ жить. И все таки вышелъ такой случай, съ которымъ ровно ничего не подѣлаешь.
Жилъ себѣ на свѣтѣ Мустафа сорокъ лѣтъ и три года. Былъ онъ человѣкъ въ родѣ того, какъ всѣ люди. Добывалъ себѣ ѣду службой, какъ водится, на знатнаго и богатаго господина, именитаго Анатолійскаго купца, помѣщика, имя которому было Истагфиръ-эффенди. Служилъ Мустафа садовникомъ въ его богатомъ помѣстьѣ. Было это помѣстье вдали отъ всякихъ городовъ и деревень. Какъ водится, у Мустафы своей собственной земли не было. Поэтому онъ весь свой вѣкъ только чужую обрабатывалъ и все на одномъ мѣстѣ, все на одномъ. Что дѣлается на свѣтѣ, ему доподлинно объ этомъ было невѣдомо, а вотъ господскій огородъ онъ зналъ, какъ свои пять пальцевъ. И по правдѣ сказать, только этотъ огородъ и помѣщался въ его бритой головѣ. Зналъ Мустафа отлично, гдѣ какой навозъ лежитъ и гдѣ какіе плоды земные должны расти. Въ этомъ самомъ огородѣ на кучѣ навоза Мустафа и родился. Здѣсь же и дѣтство свое провелъ. И женился онъ на бабѣ навозницѣ,— крикливой и неугомонной Хадиджѣ, и двухъ дѣтей отъ нея имѣлъ: старшаго Гассана и младшаго Надира. Недалеко отъ своего огорода, отъ тѣхъ же самыхъ навозныхъ кучъ, на кладбищѣ, подъ кипарисами, Мустафа и отца и мать свою схоронилъ. Нѣсколько лѣтъ онъ ходилъ на ихъ могилки, а потомъ и ходить пересталъ, потому что онѣ осѣли,— словно всосала ихъ въ себя мать-сыра земля,— сравнялись, и осталось вмѣсто нихъ одно пустое мѣсто, такъ что даже замелись всякіе слѣды, по которымъ можно бы узнать, жили или не жили на свѣтѣ такіе люди. Такъ и проходила вся жизнь Мустафы въ огородѣ. Ему некогда даже было на небо смотрѣть, все онъ, согнувшись, смотрѣлъ въ землю, да въ землю, т. е. на навозъ. И такъ онъ къ нему привыкъ, что даже думалъ, будто этотъ самый навозъ и есть самая суть всего. Жилъ Мустафа со своей женой въ тѣсной и вонючей лачужкѣ, около самой ограды господскаго сада. Солнечные лучи никогда не заглядывали въ эту лачужку. Неизвѣстно, солнце ли боялось ее, или она солнца. Питался Мустафа тѣмъ, что случайно Аллахъ ему пошлетъ. А посылалъ ему Аллахъ сорокъ лѣтъ и три года только полугнилой картофель и другіе овощи, да кой-когда какую-нибудь баранью кисть съ господскаго стола. Глодалъ эту кость Мустафа со своей женой и благословлялъ имя Аллаха: «Вотъ какъ Аллахъ о насъ заботится. Мы и жалованье получаемъ по два піастра[1] въ день, да, кромѣ того, имѣемъ хозяйскій харчъ. Такъ то оно и есть, хозяинъ добрый, Аллахъ милосердный, а мы, такіе-этакіе, вотъ и живемъ, съ голоду не умираемъ по ихъ милости».
Работалъ Мустафа отъ зари до зари, не покладая рукъ, еще больше, чѣмъ старшій садовникъ, его начальство. Вырастали отъ его трудовъ на хозяйскомъ огородѣ овощи на славу, а фрукты на диво,— груши каппадокійскія, яблоки анатолійскія, ананасы, по прозванію, сахарныя уста. Выростали абрикосы разсыпчатые, а персики такіе, которые сами во рту таяли. Очень былъ счастливъ Мустафа, когда подносилъ такіе плоды своего собственнаго труда своему жирному господину. Онъ издали видѣлъ, какъ тотъ смакуетъ и обсасываетъ превосходные фрукты, какъ облизывается и обтирается, окончивъ свою ѣду. Издали видѣлъ Мустафа, какъ тѣмъ же самымъ дѣломъ занимается все семейство хозяйское: три его жены, да четверо дѣтей. И всѣ сосутъ они и чмокаютъ и облизываются, такъ что даже изъ огорода слышно. И думалъ Мустафа въ это время: «слава Аллаху, я угодилъ хозяину,— сдѣлалъ такое самое дѣло, какое и долженъ дѣлать такой человѣкъ, какъ я. И я сытъ, и ему хорошо. Такъ вотъ она и идетъ жизнь на свѣтѣ. Вездѣ Аллахъ, во всемъ воля Аллаха».
Работать на хозяина, ублажать хозяина,— въ этомъ и была истинная цѣль жизни Мустафы. И Мустафа твердо вѣрилъ, что онъ самъ такъ и живетъ, какъ долженъ жить, и жизнь идетъ на свѣтѣ такъ, какъ она должна идти. Единственнымъ развлеченіемъ Мустафы было хожденіе изрѣдка въ мечеть, которая находилась отъ усадьбы въ пятнадцати верстахъ. Онъ даже не любилъ, какъ то дѣлали другіе работники между собою, калякать въ день отдыха, въ священный день пятницу. Онъ даже остерегался бесѣдовать съ своей женой. И все это потому, что другіе работники то и дѣло его ругали, а жена постоянно на него ворчала: «И то у тебя не такъ, и это не такъ».
И жилъ себѣ Мустафа смирно, никого не трогая. И заботился только объ одномъ: чтобы его тоже никто не трогалъ. Держался онъ и руками, и ногами, и зубами за свой собственный кусокъ хлѣба, и все думалъ:
— Гдѣ же его найдешь… Развѣ легко его найти. Жизнь вездѣ одинакова: что въ одномъ мѣстѣ, то и въ другомъ. Отъ перемѣны какъ бы не вышло хуже. Ужъ лучше довольствоваться самымъ малымъ. На все воля Аллаха.
Когда Мустафу ругали, онъ думалъ про себя:
— Хорошо, что еще не бьютъ.
Когда же его били, онъ разсуждалъ такъ:
— Хорошо, что еще не убиваютъ.
А когда господскій управляющій обсчитывалъ Мустафу то на три, то на четыре піастра и записывалъ на него штрафы неизвѣстно за что и про что, Мустафа корчился, ежился, упорно молчалъ, а себя утѣшалъ такимъ образомъ:
— Хорошо, что обсчитали только на три или четыре піастра,— могли бы обсчитать и на десять.
Подросли у Мустафы два сына; обоихъ жена его Хадиджа пристроила къ добрымъ людямъ на работу, чтобы дѣти дома даромъ хлѣба не ѣли. Одинъ сынъ пошелъ по строительной части, сдѣлался рабочимъ каменщикомъ, а другой сынъ работалъ гдѣ-то въ огородахъ и садахъ, а гдѣ именно,— самъ Мустафа хорошенько не зналъ. Подросли сыновья, и попалъ, наконецъ, младшій сынъ его въ солдаты. Узналъ о томъ Мустафа и благочестиво сказалъ:
— На все воля Аллаха!
— А мы то какъ же будемъ! — воскликнула Хадиджа, жена Мустафы.— Кто насъ напоитъ, кто насъ накормитъ, когда мы сдѣлаемся стариками и не сможемъ больше работать? — Хадиджа очень горевала о томъ, что ея сына Надира взяли въ солдаты.
— Молчи, старуха,— говорилъ ей Мустафа.— Нашъ сынъ хоть и солдатъ, а все таки живъ. Могло быть еще хуже.
Старшій садовникъ и хозяинъ видѣли, что Мустафа дѣлаетъ все, что только можетъ, и что берутъ они съ него лишь сколько могутъ взять, а даютъ ему взамѣнъ этого сколько ужъ нельзя не дать. И потому они говорили о Мустафѣ:
— О, онъ работникъ хорошій. Вотъ такими и должны быть всѣ настоящіе работники.
Иногда дѣти хозяйскія, по дѣтской простотѣ, спрашивали Мустафу:
— Мустафа, не болятъ ли твои руки и ноги отъ работы и не трещитъ ли отъ нея у тебя спина?
Мустафа потиралъ большія руки и ноги и отвѣчалъ добродушно:
— На все воля Аллаха. Бисмиллякъ (такъ хочетъ Богъ).
— Мустафа, не хочешь ли ты поѣсть еще чего нибудь, кромѣ картофеля и риса? Какъ ты можешь быть сытымъ отъ одной такой ѣды?