— Ну, во–первых, мои предчувствия всегда сбываются, а во–вторых, разве ты не помнишь, что говорил нам Нахор?
Королевские вельможи и жрецы обязательно советуются с богиней перед тем, как принять какое–нибудь важное решение.
А сейчас как раз такой случай, так что у тебя будет прекрасная возможность поразить их своими актерскими талантами, представ в роли богини с черепом вместо башки. А голода нам опасаться не нужно: в седельных сумках еды предостаточно. И вообще, в той комнатушке можно прекрасно отдохнуть и развлечься!
— А если там появится старуха? — Никак не могла успокоится Мюриэла.
— Ну и пускай! Что она может нам сделать, когда чудовища больше нет в живых? Конечно, есть с ней за одним столом я бы не стал — она запросто могла бы подсыпать нам яду, — но в остальном ее опасаться не стоит. Будет надоедать, так я сверну ей шею!
— Тебя не переспорить, — стало вздохнула коринфянка. —
Ну, поступай, как знаешь, но попомни мои слова: предчувствия бывают не только у тебя, и мои говорят, что из той затеи не получится ничего хорошего.
Конан, успокаивая, прижал ее к груди, и тут девушка заметила, что на киммерийце не только кровь чудища, но и его собственная, сочившаяся из глубоких ран, избороздивших грудь и руки. Несмотря на то, что варвар с пренебрежением относился к этим царапинам, Мюриэла отвела его во двор за храмом, где журчал небольшой фонтан, промыла раны, нанесенные когтями и зубами монстра, и перевязала их полосками материи, оторванными от подола туники. Потом они пробрались в комнатку за помостом и, сменяя друг друга, сладко проспали целые сутки.
* * *Когда киммериец в очередной раз открыл глаза, то понял, что наступило утро. В каморку проникали рассеянные солнечные лучи; голова Конана покоилась на коленях прислонившейся к стене девушки.
Потянувшись, как огромный кот, варвар нащупал рукоять меча и поднялся на ноги.
— Самое время перекусить, — заявил он. — Пойду проведаю наших лошадок и прихвачу сумки. Вот тебе на всякий случай мой кинжал — если высохшая мумия сунется сюда, проткни ее глотку.
Поднявшись по винтовой лестнице в помещение, где из окна–бойницы свешивалась оставленная им веревка, киммериец собирался уже соскользнуть вниз, как вдруг заметил некое движение — довольно далеко, почти у самых стен Кассали.
Приглядевшись, он различил множество черных точек; судя по всему, то были всадники, направлявшиеся в сторону храма.
— Отлично! Гости явятся к нам даже быстрей, чем я ожидал, — пробормотал себе под нос Конан. — Надо бы спрятать лошадей, а то они поймут, что кто–то прибыл в храм пораньше их.
Очутившись внизу, киммериец отвязал лошадок, потом взлетел в седло одной из них и, ведя двух других в поводу, помчался к видневшейся неподалеку опушке леса. Спустя недолгое время он, укрыв своих скакунов и забрав сумки, уже преодолевал склон ома, на котором высилось святилище.
Птицей взлетев по веревке, Конан подтянул ее вверх и, наклонившись над лестничным проемом, крикнул Мюриэле, что к храму приближаются всадники, а значит, самое время ей представь в образе богини. Бросив вниз сверток, в котором находилась приготовленная им одежда, он вернулся к окну.
Всадники были уже близко — целая кавалькада поднималась по склону холма. Кубарем скатившись по ступенькам, он поторопил девушку:
— Скорей, моя красавица! Они сейчас будут здесь! Ты хорошо помнишь, что тебе нужно сказать?
— Помню… но мне почему–то страшно, так страшно! Ведь тогда, в Кешане, наша затея провалилась, и ты помнишь, что было потом…
— Тогда было совсем другое дело! В кешанском храме бродили эти мерзкие демоны, слуги тамошних жрецов. А здесь, хвала Митре, мы не встретили пока никаких жутких созданий — только ту громадную обезьяну. А она теперь подохла и не сможет никому причинить вреда. И ты забываешь самое главное — я с тобой! Так что не бойся и поторопись, девочка!
И, схватив Мюриэлу за руку, он потащил ее в маленькую комнатку за помостом.
Вскоре они услышали гулкий топот копыт, скрип седел и возбужденные людские голоса. Судя по этим звукам, всадники спешивались у ворот; затем раздался грохот отодвигаемых засовов.
— У жрецов, конечно, есть ключи, — прошептал киммериец, поглядывая в смотровую щель.
Вскоре в круглый зал с колоннами вошла большая группа сановников и стражей. В центре величественно шествовал высокий чернокожий мужчина с курчавыми седыми волосами, которые венчала корона из червонного золота, в виде сокола, расправившегося крылья. Конан догадался, что в святилище пожаловал сам король Лалибеа, владыка Пунта. Спешивший вслед а ним тощий человек в развевающихся пурпурных с золотом одеждах был, несомненно, верховным жрецом Зарамбой.