— Как мухи мрут, Кроныч! — бодро отрапортовал посланник богов и с готовностью протянул свиток со списком недавно умерших.
— Ну вот, — сказал Зевс, передавая его Аиду, — а ты беспокоишься. Вот они, покойники, разве мало?
— И где они все?! — взвизгнул Аид.
— Война нужна! — закричал Арес, вскакивая со своего места. — Будет война — будут и покойники!
— Сядь! — рявкнул Зевс. — Когда я давал тебе слово? Гермес, объясни нам, куда деваются покойники, почему они не доходят до Аида.
Гермес неохотно поднялся со своего места и проворчал:
— А что сразу я? Что мне покойники? Рожаю я их, что ли? Успехи медицины не по моей части.
— При чём тут медицина? — отмахнулся Зевс. — Мёртвых воскрешать медицина ещё не научилась, это даже боги не всегда могут.
Гермес замялся, посмотрел на Аполлона, но, не получив от него никакой поддержки, сказал, ковыряя пальцем стол:
— Ну вы же знаете Асклепия. Он парень умный и дело своё знает и любит. Иногда только увлекается и теряет чувство меры. Кто ж его за это осудит?
— То есть Асклепий воскрешает мёртвых? — резко спросил громовержец, ставя Гермеса в тупик таким прямым вопросом.
Молчание Гермеса было достаточно красноречивым ответом. Зевс, нахмурившись, включил ясновизор и быстро просмотрел, чем занимался самый известный в Элладе врач Асклепий последнее время. Сомнений не было: доктор вопреки всем обычаям и предписаниям вмешивался в то, чем разрешается заниматься только богам: в вопросы жизни и смерти. Он воскрешал мёртвых, и те, кто уже был предназначен Аиду, с его помощью успешно уклонялись от последнего путешествия в подземное царство.
— Ишь ты, Прометей выискался! — возмутился Зевс, расчехляя перун. — Гуманист проклятый!
Аид вскочил и снова начал было возмущённо причитать, но раскат грома остановил его. Молния пронеслась от перуна Зевса вниз, на землю. Громовержец сверился с ясновизором и удовлетворённо вздохнул: «Ну вот и нет Асклепия!»
Аид сел, но теперь вскочил Аполлон.
— В чём дело? — строго спросил Зевс.
— Асклепий мой сын!
— Да что ты говоришь! — с издевательским притворством воскликнул громовержец. — Воспитывать детей надо! Объяснять, что можно, а что нельзя. А то ведь совсем распустились! Если люди умирать перестанут, то чем же они от богов будут отличаться? Всё, собрание закончено. Налей! — Зевс отвёл в сторону руку с пустым кубком. — Да не ты! — капризно крикнул он, отдёргивая кубок, когда его дочка Геба подошла к нему с кувшином нектара. — Пусть Ганимед нальёт!
Мальчика Ганимеда Зевс недавно притащил из Трои на Олимп, обожествил, сделав его детство вечным, и всё никак не мог ему нарадоваться.
Отхлебнув, громовержец встал и, опираясь на плечо Ганимеда, пошёл к себе во дворец. До слуха богов донеслись его слова: «Ганимед, а ты уже когда-нибудь видел голого мужчину?»
Гера с ненавистью посмотрела им вслед.
Собрание закончилось, и боги разошлись. Один лишь Аполлон остался на месте и тупо глядел перед собой.
Удивительное дело: самый некрасивый из всех богов — Гефест, от которого даже родная мать отвернулась, был женат на красавице Афродите, а самый красивый бог — Аполлон не только не был женат, но и из всех богов, пожалуй, был самым неудачливым в любви. Отпугивало ли девушек его высокомерие, или каждая из них считала, что у Аполлона уж таких, как она, десятки, а у него в результате обычно никого и не было. Лишь изредка ему, казалось, улыбалось счастье, но оно было скоротечно, как молния, лишь на одно мгновение освещающая черноту затянутого тучами ночного неба.
Плодом такой скоротечной любви был Асклепий — единственное воспоминание о красавице Корониде. Она любила Аполлона совсем недолго. Даже по человеческим меркам недолго. И когда она его бросила, он её убил. А теперь не стало и Асклепия.
На бессильно повисшую руку Аполлона легла мягкая женская ладонь. С трудом подняв глаза, он увидел стоящую перед ним Геру. Если бы не печальные мысли, полностью его занимавшие, он бы удивился: Гера неприязненно относилась к внебрачным детям Зевса и обычно с Аполлоном не разговаривала, только очень сильные переживания могли бы её заставить преодолеть эту неприязнь.
— Это ужасно, Аполлон, — сказала она. — Лишиться сына из-за каприза свихнувшегося извращенца, который ради смеха размахивает перуном направо и налево, будто это какая-то игрушка.
— Я убью циклопов, которые сковали этот проклятый перун, — с трудом шевеля губами, произнёс Аполлон.