Выбрать главу

Воля дороже свободы

I

О путник!

Если у тебя мало опыта, внимательно прочти начало книги. Ибо наступило время, когда нам сгодится помощь любого, кто способен пройти сквозь Великую Пустыню. Даже если он идёт туда в первый раз.

Чтобы этот первый раз, о путник, не стал для тебя последним, запомни несколько правил.

1. Бери в дорогу только то, что в силах унести на себе. Иначе погибнешь.

2. Не зови с собой других людей. Иначе погибнешь вместе с ними.

3. Для путешествия в Пустыню нужна лишь твоя воля. Для возвращения оттуда необходим якорь. Позаботься о якорях заранее, иначе погибнешь глупой смертью.

4. Смотри, чтобы не напекло голову, и держись подальше от песчаного винограда.


Лучший Атлас Вселенной


В сумерках особняк Ады казался гигантским окаменевшим зверем. Кирпичные стены, стропила и балки, щербатые трубы и заснеженная крыша – всё это походило на части тела древнего существа, не живого и не мёртвого, временно приспособленного людьми под жильё. Когда-нибудь они уйдут. Когда-нибудь люди сгинут, так же, как появились, внезапно и беспричинно, а каменное чудище останется и будет веками о чём-то молчать вместе с прочими городскими зданиями, пока Китеж не затопит морем…

В общем, особняк был старый, но ещё крепкий.

– Вот это да, – сказал Петер. – У меня книжка осталась в приюте, там на обложке такой же дом нарисован. Красиво.

– Уж как есть, – сказал Кат. – Заходи давай.

Вокруг особняка стояла низкая, по колено ограда: чугунные копья в клочьях линялой краски. Кат отворил калитку, и Петер торопливо шагнул во двор. Подмётки ботинок, старых, непомерно больших, глухо шаркнули по брусчатке, присыпанной снегом.

Кат помедлил, оглядываясь. Улица была темна и пуста, конец её упирался в парк – диковатый и неприветливый даже летом, а зимней порой и вовсе мрачный. У входа в парк, на скамейке под фонарём спал какой-то пьяница. Фонарь светил еле-еле, масло в нём почти вышло, и чудилось, что пламя трепещет от богатырского храпа пьяницы, готовое увянуть насовсем. Едва Кат подумал об этом, как фонарь потух, и всё кругом утонуло в густой вечерней синеве.

Храп затих на мгновение, затем возобновился – громче прежнего.

Кат тихо вздохнул, ступил за ограду и закрыл за собой калитку. «Не может мне всегда везти, – подумал он. – Однажды кто-нибудь заметит, и привет». Тут же возникло смутное видение: ночь, разорванная полыханием факелов, окрики городовых, наручники на запястьях и перевёрнутое небо в кроваво-мазутной луже. Но это было просто одно из чужих воспоминаний, случайно поглощённых годы назад, и Кат привычно отогнал его.

Одиноко светилось окно второго этажа. На жёлтом фоне показался силуэт: женщина склонилась, приставив к стеклу собранную домиком ладонь.

– Это ваша жена? – спросил Петер.

– Почти, – ответил Кат. Он взошёл на крыльцо, потопал, сбивая прилипший снег, и достал ключи.

Петер кашлянул от смущения.

– Извините, – сказал он. – Не стоило спрашивать.

– Ничего, – сказал Кат.

Они вошли. Внутри стояла плотная, душная темнота. Но тот, кто бывал здесь раньше, мог бы ориентироваться по запахам. Пахло старым деревом, воском и пылью из гостиной; тряпками и печным дымом отзывалась кухня; едва доносился душок птичьего помёта с чердака. И влажно, угрюмо потягивало земляной сыростью из подвала – наверное, так могло пахнуть само время. Или отчаяние. Или плесень.

Кат протянул руку, нашарил на полке спички. Ожили одна за другой свечи. Петер завертел головой, рассматривая зал: строгие картины на стенах, громаду люстры над головой, невнятный узор ковра под ногами.

Затем огни встрепенулись, где-то рядом скрипнула дверь. Паркет застонал на разные лады, точно дерево, из которого его сделали, пыталось научиться говорить, сказать что-то важное, предупредить, пока не поздно...

Но было, конечно, уже поздно. К ним навстречу шла Ада: в шерстяном сером платье, в кофте, поверх которой накинула ажурную шаль. Перед собой Ада несла подсвечник – точную копию того, что стоял на полке в зале.

– Добрый вечер, господин мой, – сказала она Кату, улыбаясь.

– Угу, – ответил Кат.

Веки она, как всегда, подвела густо, а губы, бледные и тонкие, оставила без помады. На восточных скулах плясали тени, и это было немного жутко.