– Стой тут, – велел Кат. – Я сейчас.
Снаружи падал нежный, пушистый снег. Криков не было слышно – дом строили на совесть, толстые каменные стены не пропускали звуков. После скандала уличная тишина действовала, как ледяной компресс на голове больного: давала желанное, пусть и мимолётное, облегчение.
«Пацан-то может сбежать, – подумал Кат. – Придётся догонять, чего доброго… Хотя нет. Не сбежит. Слишком хочет вернуться домой. Да и вряд ли понял до конца, что сейчас произошло».
Он покосился на Петера. Тот стоял, задрав голову, и глядел в окна второго этажа, словно боялся, что Ада может выпрыгнуть оттуда. Бежать он явно не собирался.
Кат сделал глубокий вдох, смахнул со лба щекотные снежинки и вышел за ограду.
Пьяный сидел на скамейке под фонарём в той же позе – подогнув ноги, выпятив живот, опустив голову так низко, что подбородок упирался в грудь. Это был крупный мужчина, на вид лет сорока. Судя по ботинкам с исцарапанными железными носками – стропальщик из порта. Чернь как она есть: коротко остриженный работяга с каким-то бесполезным даром, не прошедший в детстве гражданских испытаний. Такого городовые даже искать не будут. Если его вообще кто-нибудь хватится.
«Всё равно замёрзнет насмерть, – подумал Кат, подходя к скамейке. – А может, и нет. Кто знает? А, нахер это. Нахер всё».
Он огляделся, присел перед скамейкой на корточки, с отвращением задержал дыхание и, крепко взяв незадачливого стропальщика за руку, потянул на себя. «Ым!» – произнёс тот, не просыпаясь. Кат подставил плечо. Крякнул от натуги: вступила в спину ломота, колени дрогнули, но выдержали. Волосы свесились на лицо, но убрать их было недосуг.
Он медленно выпрямился с обмякшим на плече живым грузом и пошёл к дому.
Петер ждал у крыльца. «Не сбежал, – подумал Кат. – Ну и славно».
– Открой, – пропыхтел он. – И… заходи…
Петер, оскальзываясь, кинулся и распахнул дверь особняка.
Кат вступил в сумрачную пустоту зала. Паркет затрещал под страшной тяжестью, перекинутый через плечо пьяный осоловело промычал нечто невнятное. В остальном было тихо: Ада, у которой отобрали добычу, быстро угомонилась.
Петер несмело зашёл следом. Кат изловчился и, высвободив правую руку, запер дверь. Так надёжней. Всё-таки парнишка может дать дёру, ищи его потом…
Пройдя до кухни, он нашарил носком ботинка дверь и протиснулся в проём. Ухнул, перевалил пьяного на стол. Было темно; он разыскал на полу сброшенный подсвечник и, прочертив спичкой фиолетовую молнию, зажёг свечи. Только две – третья куда-то закатилась. Вышло, как на похоронах. Что ж, так тому и быть.
Кат откинул, наконец, волосы со лба и перевёл дух.
Ада сидела там, где её оставили, во главе стола, на котором теперь громоздилось тело загулявшего стропальщика. Лицо её пятнали потёки туши.
– Ч-что это? – спросила она, всхлипнув.
– Это тебе, – сказал Кат и поставил подсвечник на буфет, повыше. – Вместо мальчишки. Извини, я его забираю. Так надо.
Стропальщик шумно выдохнул. Пространство моментально заполнилось водочным смрадом.
Ада прикрыла нос ладонью.
– Какая гадость, – сказала она. – Он же… Ты что, хочешь, чтобы я – вот так? Да? Ты этого хочешь?
– Извини, – устало повторил Кат. Неработающая лампа маячила перед самым носом, хотелось её отодвинуть, а лучше – снять и убрать подальше, а ещё лучше – зашвырнуть куда-нибудь, так, чтобы треснулась о стенку и отскочила, падла, и кристалл этот паршивый разлетелся вдребезги… Но он просто стоял и ждал, пока Ада успокоится окончательно и начнёт, наконец, своё дело.
Ада покачала головой. Щёки блестели от слёз.
– Гадость, – сказала она опять. – Пьяная пневма… Дрянь. Сволочь. Ты сволочь, Дёмка, слышишь?
– Да, – сказал Кат.
Ада глубоко, прерывисто вздохнула. С трудом поднялась, вцепившись в край стола. Наклонилась над тушей, скривилась от запаха.
– Спит, – сказала она с отчаянием. – Как я его… если даже глаз не открывает?
Кат шагнул к столу, отмерил замах от плеча и с треском ударил лежащего по лицу обратной стороной ладони.
Пьяный издал протестующий возглас.
Открыл мутные, раскосые глаза.
Повернул голову, разглядывая по очереди тёмные стены, потолок, посудный шкаф. Ката. Аду.
– Гхрм, – язык его не слушался. – А я это… Што?..
«Сейчас начнётся», – подумал Кат, отступая к стене.
И началось.
Ада простёрла руку, напряжённую, с загнутыми крючьями пальцев, и схватила нечто невидимое перед самым носом пьяного. Крутанула кистью, будто натягивая верёвку. Оскалилась, задышала сипло, с голодной страстью.