(Бабик временно предпочел не утрясать детали определения таких понятий, как отступления на прежние позиции.)
Проблема была в том, что узел, нужный Руссту, находился в западном храме, одном из двух, еще стоящих вертикально. В одном из двух, производящих впечатление, что они держатся вертикально только потому, что Перун обманывает в очередных подсчетах полученных из-за него повреждений.
Руссту знал место локализации узла для обиталища Брайет Моджеевской, своей второй матери. Он отправился туда, потому что, во-первых, Брайет была членом Совета и соавтором важной части софта, на котором работали Белоголовый Орлан и Аркона. Если же и она будет не в курсе, что здесь происходит, им остается лечь и ждать смерти.
Во-вторых, ее среда обитания отличалась высокой автономией кода. Мать написала их, избегая большинства скриптов Перуна.
Брайет Моджеевская по-своему обработала свой сеттинг. Изменила стандартные коды просто потому, что умела это делать. И потому, что нуждалась в модификации. Она была Астроманкой, с вежливой неохотой относящейся к топорному языку, на котором были написаны открытые для всех фрагменты двигателя Арконы. Брайет, впрочем, с какого-то времени балансировала на грани ереси, о чем ей неоднократно напоминал Плачущий Лис. Он терпел ее лишь потому, что она была активным архитектором кода, и Святовит, несмотря на скептицизм самого любознательного из трех своих славатаров, по-прежнему не сомневался в ее лояльности.
Третья из причин, почему Руссту отправился в среду обитания своей матери, была столь же важна, сколь и банальна. Узел находился в трехстах метрах отсюда, по другую сторону маленького парка, на краю которого, собственно, и оказался Бабик.
Глубокий вдох. Выдох. И вдох. Руссту вошел в темноту меж деревьями, пахнущую влажной зеленью.
Было тяжелее, чем он ожидал. Триста метров на грани паники. Растения не любили его, пытались преградить ему путь. Повсюду было движение, пульсации, sina-мгла липла к его лицу противным жужжанием и прикосновениями. И всякими сомнениями.
А что, если узел будет закрыт? Или среды обитания Брайет уже не существует и Руссту окажется в уже не существующем цифранже?
Святовит?
Его затрясло, когда он увидел, как из дупла выглянула белка, грызущая человеческий палец. Он хотел было показать ей свой средний, но испугался. Не знал, насколько она шустра.
Последние сто метров прошел как пьяный, то и дело спотыкаясь в мокрой, зыбкой траве. Паранойя: ветки, несомые бурей, словно нарочно целили в него, будто хотели ударить. Когда одна из ветвей оцарапала ему лоб и ломбина передала сообщение о ране (и неожиданно сообщила о решении не лечить), Руссту всё понял.
Паранойя?
Он должен был раньше проверить это. Руссту попытался вспомнить активные фильтры. Даже застонал. Ну все же.
Внеарконский режим персоналей не позволял проверку, в зону действия каких фильтров он попал. В реале нет фильтров, алгоритмы не деформируют реальность, изменяя то, что видишь или чувствуешь, – согласно логике определенной фильтрующей накладки. В реале – нет. Но здесь Аркона.
Руссту пытался собраться с мыслями. Вонючий туман, ползущий под ногами, сеял Хоррор. Руссту надеялся, что больше ничего не произойдет. Уже сам Ужас был смертельно опасен, раз уж ломбина, вместо того чтобы лечить того, кто в ней находится, наносит ему раны, которые чувствовал находящийся в Арконе аватар его хозяина.
Дурдом!
Руссту дошел до конца парка. Он стоял в начале тупикового переулка между двумя лабораториями. Тупик кончался стеной, в которой он увидел дверь. Это дверь к узлу Брайет, видимая только ею. И теми, кого она пригласила.
«Плохое это время, – думал Руссту, когда под тенью шел к двери. – Плохо то время, когда единственный выход – самая простецкая защита».
Руссту знал, что в нормальных условиях использование узла раздражало бы Брайет. Для нее это было бы так же вульгарно, как приготовление еды с помощью хирургических инструментов.
Руссту ее не хватало. Впрочем, славатаров тоже. Мудрого спокойствия Ворона или подсознательного чутья присутствия Злого Мишки. Руссту тронул пальцем царапину на лбу. Теперь ему не хватало даже Плачущего Лиса, которого Руссту, как и все язычники, немного опасался.
Еще пять метров – и он увидит, работает ли узел.
– Хм… – сказал кто-то за его спиной.
Бабик замер.
– Эй, приятель, – сказал незнакомец.
Сердце билось все быстрее, но Руссту не спешил обернуться.
Здесь, в начале улицы, их было двое. Один – пониже, в темном мундире, руки держал в карманах брюк. Тот, что повыше – огромный, в латах и оригинальных доспехах, – был вооружен бердышом с древком выше Руссту Бабика. На большой груди сверкал огромный, мокрый от дождя бордовый крест, маленькая головка его была непокрытой. За их спиной горела Аркона.