Я стоял на возвышении, за деревянной трибуной. Как меня когда-то учили на семинарах по методике преподавания (кстати, в школе пригодилось!) — обвел зал глазами, мысленно поделил его на несколько частей, а потом задержал взор на каждой из них. Все, готово. Теперь можно бросать взоры в зал, фрагментарно, а депутаты, сидевшие в разных частях, станут считать, что я смотрю каждому из них в глаза. В этой реальности до таких методик ещё не додумались, а мне пригодится.
— Здравствуйте, господа депутаты, — поприветствовал я депутатов Государственной думы, изображающей в этой России парламент. Правильно, куда годится парламент, как законосовещательный орган? — Я очень рад, что сумел встретиться с лучшими представителями России — солью земли русской. Но не будем отвлекать друг друга речами. Думаю, что самое правильное, если вы станете задавать мне вопросы, а я, по мере возможности, буду на них отвечать.
Вот уж, не хватало, чтобы император отчитывался перед парламентом. Но что поделать, если покойный государь-император установил, что два раза в год он обязан встречаться с депутатами? Сам Николай Александрович последнюю встречу пропустил, так что, отдуваться придется мне. Для начала можно немного польстить присутствующим.
— Господин председательствующий, — обратился я к тучному блондину, являвшемуся здешним спикером по фамилии Целуйко (кстати, беспартийный!). — Думаю, что вы сейчас возьмете власть в свои руки и станете давать слово депутатам, желающим что-то спросить.
— Ваше величество, благодарю за честь, — прижал руку к сердцу господин Целуйко, хотя я всего-то попросил его исполнять его же собственные обязанности. — С вашего позволения, первый вопрос будет мой. Не возражаете?
— Разумеется нет, спрашивайте.
— Скажите, насколько правдивой были сообщения в прессе, где вам давалась не слишком лестная характеристика?
Ишь, как он складно сформулировал. Впрочем, мог бы сформулировать свой вопрос по-другому. А ведь кто-нибудь из депутатов может так и сделать. Значит, надо сработать на опережение
— Господин Целуйко, я благодарю вас за деликатность, — слегка склонил я голову в сторону блондина. — Вы очень правильно задали вопрос. А могли бы и по-другому. Например — ваше величество, вы уже бросили дурные замашки своей юности? Или — вы уже перестали пить коньяк по утрам и нюхать кокаин по вечерам? Дескать, быль молодцу не укор, но мы опасаемся — не станете ли вы продолжать пить водку и бегать за всеми юбками?
По залу пронесся легкий хохоток, впрочем, сразу затихший. Все-таки, здесь собрались не самые глупые люди Российской империи, понимающие, что коли император именно так отвечает на вопрос, то это ему зачем-то нужно. Или он ещё молодой дурачок, не понимающий, что несет?
— Касательно той волны негатива, а если называть вещи своими именами — того дерьма, что на меня было вылито за последнее время, отвечу так… — Я сделал небольшую паузу, обвел глазами зал по той мудрой методике. — Не скрою, мне было очень обидно, когда я читал в газетах о своем неблаговидном поведении где-нибудь в Берне, или Стокгольме как раз в тот момент, когда я находился в Сызрани или в Перми. Но я не стану ничего опровергать. Тому, кто уже задал себе некую установку, ее не переделать. Поэтому, кто считает, что император Российской империи вор, наркоман и убийца — пусть так и считает. Но тех, кто уверен, что я порядочный человек, достойный управлять великой страной… таких людей все равно гораздо больше, потому что честных и умных людей в России всегда больше, нежели дураков и негодяев. — Я сделал ещё одну паузу, опять обвел глазами зал и сказал, чтобы мои слова дошли до каждого из присутствующих. — Могу сказать ещё одну вещь. Тех журналистов, редакторов, а так же тех, кто стоял за всеми этими борзописцами, когда поливали грязью меня, как цесаревича, я прощаю. Прощаю за прошлое. Думаю, умному — достаточно.
Надеюсь, что до господ депутатов, половина из которых имеет дело с крупными издательствами и газетами, дошло, что я говорил о прошедшем времени, но не сказал, а что будет с теми, кто станет лить грязь на императора сейчас? А вот об этом я говорить не стану и пугать никого не буду. Был в моей истории один политический деятель, который никого никогда не пугал… А здесь никто не отменял Закон об оскорблении величества и каторга в восемь лет — реальность. Но, судя по всему, мой дедушка за все время своего правления ни разу не применял этот закон. А зря.